Ромейское царство

Принятие Святых Тайн во время Причастия, телесные поклоны — в пояс и до земли, преклоненная голова, руки, сложенные крестообразно на груди, целование святынь — края чаши, кружки во время Евхаристии, Евангелия, креста, мощей святых, святых реликвий, икон, возжжение церковных восковых свечей, молебны помогали лучше выразить пламенную веру и донести молитву до Бога, прийти к очень важному как официальному, так и неофициальному, повседневному обряду покаяния

— по-гречески метанойя, дословно «изменению ума», которое состояло в раскаянии, узнавании и осознании своих грехов, своей ничтожности перед величием Господа, готовности покориться Его воле, победить в себе гордыню сердца, смириться. Такое раскаяние, хотя оно и не было литургическим событием, открывало человека Богу, являлось глубочайшим обращением-присоединением к христианской общине или к жизни в Крещении. Осуществление помилования раскаявшегося грешника было делом молитв и слез всей церковной общины, а не только епископским решением. Исправление показывало, что воздержание от греха имело целью сохранить единство общины. Поэтому покаяние было частью жизни христианской общины, а не отдельно организованной дисциплиной. Прощение грехов понималось как свидетельство Церкви, представленной епископом или священником, о том, что метанойя, в том числе на исповеди, перед Причастием, была настоящей, что она принесла свои плоды и что, следовательно, кающийся «во Христе примирен с Церковью» и вновь восстановлен как член евхаристического Тела Христова. Таким образом, покаяние само по себе могло быть возвращением в общину. Оно также включало в себя и милосердную заботу о бедных, как средство получить прощение, то есть имело и духовное, и практическое значение.

Официальное покаяние было публичным, причем в ранней Церкви Причастию предшествовало испытание совести и исповедь, а поссорившимся следовало примириться, но уже в конце IV в. стали назначать священников-пресвитеров

для тайной исповеди. Впрочем, оба вида исповеди сохранялись до IX в., после чего каноническая, «церемониальная» публичная исповедь окончательно вышла из употребления, равно как и снизилась роль «церемониального» покаяния, все более уступавшее место более милостивому повседневному раскаянию в ежедневно совершаемых грехах. Исповеди проводились по канонариям — руководствам для духовников, содержавшим вопросы к исповедовавшемуся, разрешительные молитвы и епитимии, то есть виды наказаний за прегрешения.

Судя по всему, сознание средневекового ромея с VII в. стало гораздо более мистичным, чем раньше. Особенно этим отличались верующие женщины-простолюдинки как представительницы «боязливого и набожного пола». Византийцы культивировали мистицизм во всех видах, более того, он стал стилем жизни. Она была проникнута верой в реликвии, стремлением прикоснуться к ним, осязать кости мучеников, жить видениями, в которых являлись Богоматерь, святые, спасавшие от напастей и врагов. Религиозные чувства, духовность проявлялись не в умозаключениях, даже не в приверженности к догматам

, а в душевных переживаниях, устремлениях сердца. Знание не вело к Богу. Византийские монахи, дословно «одиночки, отшельники», не зря не доверяли наукам, набожно искали только уединения и так и не сделали монастыри, как на средневековом Западе, средоточием мысли, хотя и называли их фронтистирами — дословно «местами раздумий». Достаточно было знать, что исповедуемая вера справедлива и что молчание означает мудрость. Такое оправдание незнания вело к народному аскетизму

, дословно «упражнению», особенно мощно проявившемуся в конце существования Империи.

Итак, все Ромейское царство находилось под влиянием образа страдающего Бога, а вера у ромеев проявлялась в любые мгновения жизни. «Богородица, помилуй!» — то и дело слетало с уст византийцев.

Столь же прочно в плоть и кровь каждого человека вошла молитва, которую творили и в церквах, и один на один с Богом, причем никаких специальных молитвенников, молитвословов у ромеев, как правило, не было. Традиция личного благочестия была сильна в мирской среде не менее, чем в монашеской. Случалось, миряне-лаики даже писали службы, сборники врачевательных молитв, хотя признанными экспертами в этом вопросе оставались именно монахи.