Рондо

Ветеран оборонной промышленности – среднего роста, с круглым лицом и с почти сформировавшейся лысиной человек лет под семьдесят отличался от офицеров тем, что не только болел по ушедшим временам, но и энергично ввинчивался в современную действительность. Он был необычайно общителен, был знаком со многими и в информационном Центре, и в среде арендаторов. Свободную минуту он даром не тратил, а ходил по этажам – у одних чего-то доставал, другим что-то обещал. Своим нынешним положением он тяготился, чем тоже отличался от офицеров. Те предпочитали подчиняться – так их приучили, а этот рвался в лидеры, хотел нестись паровозом впереди состава.

Бывший врач, единственный, кто оказался моложе Мити, существовал тихо и незаметно. И походка у него была необычно тихая. Иногда создавалось впечатление, что он не вышел только что из-за угла, а просто материализовался из пустоты. Познакомиться с ним поближе как-то не получалось. В течение всего дня медик не расставался с банкой джина с тоником, а к вечеру, когда здания пустели, и появлялась возможность поговорить, язык ему подчинялся с трудом. Джин с тоником он называл своим лекарством. Длительная работа в психиатрической больнице, ежедневное общение с ненормальными людьми истрепали его нервы, а любимый напиток помогал сохранять их в более-менее рабочем состоянии.

Вообще в отделе охраны проблема алкоголя постоянно оставалась болезненно-актуальной. Во-первых, здесь работали одни мужики, во-вторых, а чего ещё делать одному глухой ночью? Тем более, если одолели неприятности, или на душе муторно, или просто вдруг захотелось выпить. Спиртное – вот причина текучести кадров в отделе охраны. Борьба с бутылкой велась с переменным успехом, но на полную победу руководству рассчитывать не приходилось. Старшие смен, оберегая лицо своего звена, прятали крепко поддавших на удалённых от командирских глаз постах. Неприятности, кончавшиеся увольнением, случались с теми, кто вываливался за пределы своих возможностей и напивался влёжку.

Митя с Леной вылезали из широкой чёрной полосы. В женщин с рождения вживлена забота о семейном гнезде, ответственность за него. Из-за этого в непростые минуты им трудней, чем мужчинам. Как правило, они не умеют пренебречь, пустить на самотёк или не обращать внимания. Мужчины могут, а женщины нет. Митина женщина не составляла исключения, и с болезнью супруга забот у неё, безусловно, прибавилось. А Митя после больницы более-менее пришёл в себя. Его глаз совсем перестал видеть, но зато страх зашаркался, затёрся – ведь больше ничего плохого не происходило. Митя перестал жалеть себя, забыл думать о нравственном совершенствовании. Жить стало веселее. Он уже не так внимательно следил за тем, чтобы не нагружать своё зрение работой.

А вместе с тем жена и муж, хотя и находились рядом, обитали в разных измерениях.

– У нас есть Кортасар? – спрашивал Митя из-под потолка, стоя на стремянке и роясь в книгах на верхних полках.

– Какой Кортасар? – отвечала Лена, разбирая сумки, принесённые из магазина. – Я купила коту фарш. Ты завтра давай ему, но не перекармливай и перемешивай с хлебом. Тебе на обед – борщ, не забудь положить сметану. Котлет я нажарила, а макароны сваришь сам. Снимай рубашку, я постираю.

Единственной настоящей Митиной обязанностью была уборка кошачьего тазика-туалета. Тазик приходилось выносить часто, что отвлекало от более важных дел, вроде поиска того же Кортасара. А с Леной ему не удавалось поговорить даже за обеденным столом. Когда Митя пытался поделиться с ней какой-нибудь неожиданно родившейся ценной мыслью, например, о том, что прилюдный разговор по мобильному телефону выглядит вульгарно, её голова всегда была занята хозяйственными заботами: то пришла пора красить дом на даче, то надо делать новую калитку. Вот и дача некстати влезла в Митино личное время. Теперь, имея между дежурствами три свободных дня, ему стало трудно отлынивать от загородных поездок.

– Ты согласен, что там чистый воздух? – допытывалась Ленка. – А чистый воздух тебе необходим. Особенно сейчас. Спроси врачей.

Воздух на даче был чист и великолепен. И природа там замечательная. Но, оказываясь в своём имении, Митя смотрел на отгороженный семейный кусочек земли, на корявые грядки, на яблоньки, кустики и наполнялся тоской. Ему здесь было неинтересно до мёртвой сухой скуки. Он ничего не умел выращивать, но он и не умел бездельничать. Поэтому, когда на даче требовалось забить гвоздь или покрасить сарай, он приезжал, забивал, красил и тут же с нетерпением ждал электричку домой.

– Ну не могу я долго находиться в условиях дачной перенаселённости, – отбивался Митя. – Я там не отдыхаю. Для меня по-настоящему отдохнуть – это отдохнуть от людей. И вообще дача существует не для отдыха, а для работы.