Рони, дочь разбойника

Она весело скакала по тропинке перед Бирком. Это была узенькая тропинка, которая петляла по молодому березняку, дружно сбегающему вниз по крутому откосу. Рони жадно вдыхала аромат нежных березовых листочков — как замечательно пахнут они весной! Поэтому она скакала и радовалась.

Бирк не спеша шел за ней, он еще не вполне проснулся и не сразу ответил:

— Если вообще есть смысл ее вытаскивать. Ты думаешь, там много рыбы?

— Знаешь, тут полно лососей, — сказала Рони. — Вот было бы отлично, если бы хоть один попался в нашу сеть.

— Отлично было бы, моя милая сестра, если бы ты не плюхнулась в воду.

— И это будет мой первый весенний плюх!

— Ага, весенний плюх! — воскликнул он со смехом. — Эта тропинка прямо создана для весенних плюхов. Кто ее протоптал? А?

— Маттис. А кто же еще? — ответила Рони. — Давным-давно, когда он еще перебирался летом в Медвежью пещеру. Ой, как он любит лососину! С детства он считал ее лучшим лакомством.

И Рони замолчала. Сейчас ей не хотелось думать о том, что любит или чего не любит Маттис. Тут ей вспомнился ее сон — его она тоже хотела как можно скорее забыть. Но эти мысли, словно назойливые мухи, все возвращались и возвращались. Пока она не увидела бьющегося в сети, сверкающего чешуей лосося.

Вот так рыбина! Такой хватит на неделю, не меньше. Выпутывая здоровенного лосося из сети, Бирк радостно сказал:

— Теперь голодная смерть тебе не угрожает, сестра моя. Это точно.

— Точно, — сказала Рони. — Но только до тех пор, пока не наступит зима.

Однако до зимы было еще далеко, что сейчас о ней думать?… Пока хватает и других забот.

Они потащили лосося наверх, к пещере. Выпотрошенный, покачивался он на палке, пропущенной сквозь его жабры. Кроме того, они еще прихватили и поваленную порывом сильного ветра березку, подвязав ее комель ремешками к своим поясам. Они как бы впряглись в нее и, словно пара дружных коней, поволокли тяжелый ствол на гору. Ведь без толстого дерева им теперь не обойтись. Надо выдолбить миски и смастерить другие предметы домашнего обихода.

Перед тем, как тащить березку наверх, Бирк обрубил у нее все ветви, но при этом топор выскочил у него из рук и оцарапал ногу. Из ранки брызнула кровь, и Бирк оставлял за собой по тропинке кровавый след, но он не обращал на это никакого внимания.

— Пустяки! — сказал он. — Потечет — перестанет.

— А ты не задавайся! — сказала Рони. — Может, сюда забредет медведь, учует запах крови и побежит по твоему следу, полакомиться.

Бирк рассмеялся:

— А моим копьем он не хочет полакомиться?

— Ловиса, — задумчиво проговорила Рони, — всегда прикладывала к кровоточащим ранам сухой белый мох. Пожалуй, мне тоже надо им запастись, кто знает, когда ты снова рубанешь себя топором.

И Рони в тот же день принесла из леса немного мха и разложила его на солнце, чтобы высушить. А Бирк за это время поджарил большую рыбину.

Лососины они наелись до отвала. Много дней кряду они только и делали, что жарили лососей да выдалбливали березовые миски. Заготовить для них чурбаки было делом нехитрым. Вот дети и рубили по очереди топором, и уже через несколько дней перед входом в пещеру лежали штук пять отличных чурбачков, которые, казалось, только и ждали того, чтобы стать мисками.

Поначалу они решили выдолбить пять штук. Однако уже на третий день Рони вдруг спросила:

— Как ты считаешь, Бирк, что хуже: давиться жареной лососиной или долбить ножом дерево до кровавых мозолей на ладошках?

Бирк не знал, что ответить — и то и другое вызывало у него одинаковое отвращение.

— Эх, была бы стамеска! Резать дерево ножиком — мартышкин труд.

Ведь кроме ножа, у них ничего острого не было, и они, сменяя друг друга, старательно долбили чурбаки, пока не получалось нечто, отдаленно напоминающее миску.

— Клянусь, что никогда в жизни больше не возьмусь за миску! — воскликнул Бирк. — Давай сюда нож. Я наточу его в последний раз.

— Нож? — переспросила Рони. — Он у тебя.

Бирк покачал головой.

— Нет, ты его взяла. Где он?…

— Нету у меня ножа, — сказала она. — Ты что, не слышишь? Нету.

— Куда ты его дела?

Рони разозлилась:

— Это ты его куда-то задевал, а не я. Ты последний строгал.

— Нет, ты, — сказал Бирк.

Рони помрачнела и молча принялась искать нож. Она искала везде: и в пещере, и на площадке, и снова в пещере, и снова на площадке. Ножа нигде не было.

Бирк недобро взглянул на Рони.

— Я тебя предупреждал: без ножа мы в лесу пропадем.

— Во-первых, — сказала Рони, — надо было тебе лучше за ним глядеть. А во-вторых, только гады валят с больной головы на здоровую.

Бирк побледнел.

— Ну что, дочь разбойника, верна себе? Чуть что — выпускаешь когти! И я почему-то должен дружить с тобой!

— А кто тебе велит, разбойник из шайки Борки! Дружи со своим ножом, если сумеешь его найти… А вообще, катись-ка ты ко всем чертям!..

И, громко всхлипнув, она выскочила из пещеры. Бежать, бежать в лес, хоть в тартарары, только не видеть этого гада. Никогда не видеть! И никогда больше не говорить с ним.

Бирк глядел ей вслед и злился все больше и больше.

— Вот-вот, — кричал он, — пусть тебя утащат злобные друды, ты с ними одной породы!