Роскошь нечеловеческого общения

Так и есть. «Финансовый партнер Андрея Суханова…» «Корни благосостояния нашего мэра…» «Суханов обрубает хвосты…»

Что все это значит?

Анатолий Карлович сунул газеты в карман пальто и почти бегом бросился к двери парадного. Скорее домой, прочитать все внимательно, сопоставить с сегодняшним задержанием главного бухгалтера фирмы… Кажется, действительно давление на команду Греча переросло в жесткий прессинг «по всему полю».

Журковский нажал на кнопочки кодового замка — после того как он вывесил, по совету Крюкова, объявление с требованием закрывать дверь за замок, она и вправду перестала манить окрестных бомжей соблазнительными глубинами подъезда.

Анатолий Карлович потянул дверь на себя и вошел в подъезд. Лампочка горела только на первом этаже, выше, вплоть до пятого, царила полная темнота.

«Нужно будет поменять, — подумал Журковский. — От ЖЭКа не дождешься. Не забыть бы завтра…»

В голове его что-то звонко и громко щелкнуло. Уже падая на холодные ступеньки, Анатолий Карлович понял, что это был удар. Боли не было, только красные вспышки перед глазами и странная легкость, охватившая все тело. Судя по звуку, его ударили чем-то деревянным — палкой, бейсбольной битой, которая почему-то вошла в моду у отечественных бандитов. «Хотя нет, — думал Журковский, съезжая по лестнице вниз. — Бита тяжелая, а здесь удар такой щелк! — легкий, быстрый…» Он чувствовал мягкие толчки в спину, в позвоночник. Потом чем-то защемили кисть левой руки. Анатолий Карлович не видел, что там происходило, только ощущал резкую боль. В голове начали одна за другой взрываться небольшие бомбочки.

«Как у Греча в кабинете под Новый год, — думал Журковский. — В точности, как у него…»

Сознание вернулось к Анатолию Карловичу через несколько секунд после того, как трое неизвестных начали его избивать. Мысли о бомбочках, а также сравнительный анализ бейсбольной биты и обыкновенной палки заняли всего мгновение.

Анатолий Карлович снова был на площадке первого этажа, там, где горел свет. Бандиты, видимо, не рассчитали силу и направление первого удара. Они предполагали, что их жертва рухнет тут же, на месте, и вся операция начнется и закончится в полной темноте. Но тело Журковского полетело вниз, упало на ступени и проехало до конца лестницы. Перевернувшись на спину, профессор увидел лица нападавших.

Это были молодые ребята, с первого взгляда казалось, что им не исполнилось еще и двадцати. Журковскому померещилось, что он узнал одного из них — вот этот, с длинными волосами, вроде бы живет чуть ли не в соседнем дворе. Во всяком случае, где-то они сталкивались — может быть, в магазине, может, просто на улице.

Парень, стоявший позади длинноволосого, выругался.

— Очухался, гад, — прошипел он и сильно пихнул в спину длинноволосого, который сжимал в руке короткую палку. — Что же ты, сука, мажешь?!

Он шагнул вперед и навис над пытающимся подняться Анатолием Карловичем.

— Вы что, ребята? — успел проговорить Журковский, глядя снизу вверх на молодых бандитов. Определенно, длинноволосый был ему знаком. Двух других он видел впервые. Ближе к нему стоял, вероятно, главарь — с тонким, кавказским лицом, которое могло бы казаться даже красивым и интеллигентным, если бы не кривящийся в отвратительной ухмылке рот. Коренастый крепыш — вероятно, страхующий от жильцов с верхних этажей, — стоял на лестнице и почти скрывался в темноте.

— Через плечо, — сказал кавказец и опустил подошву ботинка прямо на рот Анатолия Карловича, прижав голову профессора к полу. — Получай, сука!

Кавказец крутанул стопой, словно втирая ее в губы Журковского, потом быстро и сильно несколько раз ударил его ободком тяжелого «Доктора Мартенса» по скулам, в висок, в челюсть.

— Теперь ты давай, — приказал он длинноволосому, но Анатолий Карлович уже не слышал этих слов. Все звуки утонули в оглушительных взрывах, грохотавших где-то внутри черепа, лишая его способности слышать, видеть и чувствовать.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

СТОРОЖ

Глава 1

Крюков был мал ростом и худ. Коллеги по новой работе удивлялись, как только этот заморыш из интеллигентиков может так «держать дозу».

Разумеется, Гоша держал, хотя и знал из опыта своих многочисленных пьющих друзей — писателей, что период такого молодечества длится недолго — год, два, а затем наступает стремительная и, что самое страшное, совершенно незаметная для бравирующего своими способностями к выпивке человека деградация личности.

Он всегда хмуро посмеивался, когда слышал разговоры о «тяжелых» наркотиках и об угрозе обществу, которую они представляют.