Россия 2020. Голгофа

Он понимал, отлично понимал само то, что он жив до сих пор, есть невероятный вызов всем законам, по каким делается революция. Исламская… да все равно какая. Он был опасен, опасен для любых революционеров прежде всего тем, что был сторонником государственного порядка. Неважно, какого и под каким знаменем — татарским, русским. Он не был сепаратистом и не участвовал в сепаратистском движении, в конце концов, независимость Татарстана — это в равной степени дело рук и Казани, и Москвы. Кучки придурков, интеллектуалов, которые решили… вроде как сделать что-то вроде Европейского союза, конфедерации на месте Федерации. Интересно, а они вообще как себе это представляли? Московских уже к стенке поставили, теперь и казанских обнулили.

Когда подкапываешь под фундамент дома, глупо ждать, что тебя не засыплет обломками.

Он был жив только потому, что был с детства знаком с Саидом. Если бы не это, его тихо придушили бы где-то, а его людям предложили выбор — зеленые хорошо умеют это делать. Но он был жив, как вызов всем волчьим законам современной политики, и должен был что-то делать, чтобы жить дальше…

Площадь перед зданием, в котором размещалось временное правительство, была завалена баррикадами, трупами, стреляными гильзами. Проломы в зданиях еще дымились…

Под ноги попался труп, Тайзиев пихнул его ногой, шагнул дальше. Пахло гарью, прямо перед зданием на разведенном из разломанной мебели и бумаг костре кого-то жгли. Орали: «Аллах Акбар!» — но теперь, после боя, в стылое осеннее казанское утро это звучало как-то жалко. В стороне догорала бронемашина ООН…

На площади, как крысы, суетились люди, и бывший полковник полиции, не чуждый татарского национализма, как и все татары, буквально кожей чувствовал, что большинство из них чужие, нелюди и враги.

Тайзиев повернулся. Его старый, по армии друг стоял у машины, смотрел на все это, и ноздри его широко раздувались, как у хищного зверя.

— Доволен? — сказал Тайзиев.

Саидов ничего не ответил. Он смотрел на происходящее, и казалось, не мог насмотреться…

— Зачем это все, братишка? — мягко спросил Тайзиев.

— Б… Тебе не объяснить…

— А ты попробуй…

— Ладно… — Саидов достал из кармана кожаной, теплой, «комиссарской» куртки пачан «Мальборо». — Будешь?

— С дурью, что ли?

— Не все. Справа бери.

Тайзиев вытянул сигарету. Привычно размял в пальцах. Саидов взял ту, что с дурью, нервно раскурился. Пряный дымок пополз ввысь, перебивая омерзительный запах горелого мяса.

— Знаешь, братишка, просто все осто…дело. Все не так по жизни, понимаешь? Вот мы с тобой — оба в армии отслужили. Ж… рвали. И чо? Я как-то дела пытался делать. Понадобилась… помощь кое-какая. Прихожу в кабинет, а там знаешь… боров такой сидит. За сотню кил. Молодой, а глаза такие наглые-наглые. Черкает мне бумажку и через стол. Я смотрю — десять процентов.

Саидов сделал резкое движение рукой.

— Ты думаешь, десять процентов от того, что он мне выделит? Хрен! Он мне в долю падал! Десять процентов от дела! Просто так, ни за х…, въезжаешь? И я так подумал: вот эта тварина, когда мы с тобой его защищали, она жир нагуливала, с бабами спаривалась. От армии, конечно, этот хряк откосил, на фига ему армия. А теперь он, гнидак, мне в долю падает, палец о палец не ударив. Это что за нах… такое? До каких пор эта мразина будет выше меня, а? Кто он вообще, с…а такой?! Да он мне сапоги лизать должен, падла вонючая! Гнида…

Тайзиев презрительно сплюнул:

— Дурак ты, сержант.

Саидов остановился, как конь на скаку.

— Это еще почему?

Тайзиев показал пальцем на моджахедов, тут они явно выделялись и внешностью, и повадками, не говоря о поведении в бою. Пока местные грабили правительственный комплекс, как крысы таща оргтехнику и мебель, эти пытались понять, что с перевернутым на бок бронетранспортером.