Россия 2020. Голгофа

Короткой перебежкой хашишины, смертники, собрались за горящим, исходящим зловонием паленой резины и паленого человеческого мяса бронетранспортером. От жара трещали волосы, плавилась кожа, в любой момент могли рвануть остатки боекомплекта…

Расим открывает счет, не говоря ни слова, на пальцах…

Когда загнут последний, боевики с животным ревом выскакивают из-за бронетранспортера и бегут вперед, мгновенно рассыпаясь по всей улице. Сам Расим падает на плавящийся от огня асфальт и открывает непрерывный огонь по мерцающим в тумане и темноте вспышкам, изгоняя грохотом стрельбы остатки страха…

И делает ошибку. Танк как раз перезаряжается. Он видит пулеметчика, не может его достать, но чуть довернув башню, танк бьет по бронетранспортеру, уже подбитому. Осколочно-фугасный снаряд ударяет с такой силой, что горящий остов бронетранспортера просто переворачивается. Расим уже мертв, его разорвало осколками еще до того, как до него добирается огонь…

Танк начинает перезаряжаться. Семь секунд…

В этот момент с двух сторон улицы одновременно в танк уходят два гранатометных выстрела. И попадает только один, да и тот без пробития. Но это отыгрывает несколько секунд времени. Времени, нужного тем, кто демонами смерти ползет сейчас вперед, под градом пуль, с огромными мешками на плечах. У них нет оружия, они специально не стреляют, чтобы не выдавать себя огнем. Один из четверых — иншалла доберется…

Кто-то из защитников правительства, прикрывающих баррикаду, улучив момент, всаживает несколько пуль в первого шахида — аккуратно и точно, видимо, с прибором ночного видения, а то и круче — с термовизором. Термовизоры сейчас стали дешевы, всего-то раза в два дороже хорошей ночной оптики, правительства развитых стран могут позволить закупить такие для каждого солдата хотя бы в элитных частях. Их немало здесь, немало у противника осталось от русистов, которые и сами уже делают такие прицелы. Современный солдат может видеть в дождь, в дым, в снег, в кромешную темноту, он больше шайтан, нежели человек. Но он не может главного — умереть. Отказаться от своей жизни, хладнокровно и обдуманно, как от проигранной карты, отдать свою жизнь ради веры, ради чего-то высшего, ради продолжения существования уммы и утверждения на земле того, во что веришь. Именно поэтому оснащенные по последнему слову техники американские солдаты не смогли ничего сделать с «талибами за десять долларов в день» ни в Афганистане, ни сейчас в Таджикистане и Узбекистане.

Кто-то из гранатометной группы встает с перезаряженным гранатометом и тут же валится, подрубленный как косой пулеметной очередью то ли с танка, то ли с баррикад. Гранатометчик падает, его подхватывают, выхватывают гранатомет, и второй, осмелившийся противостоять горе стали в начале улицы, падает, срезанный пулеметной очередью.

И в этот же момент еще одна автоматная очередь срезает еще одного смертника, он неловко падает вниз, тяжеленный рюкзак перевешивает…

Танк снова бьет осколочно-фугасным, выворачивая угол стены. Все застилается дымом. Не пройти.

И в этот момент кто-то не один, сразу двое выскакивают из-за угла, у каждого пулемет, и они ведут огонь с рук, поливая огнем улицу. Крик «Аллах Акбар!» доносится до всех, и атакующих, и защищающихся, даже сквозь грохот очередей.

Очевидно, все просто ошалели, никто такого не ожидал. В этот момент один из смертников решается на карачках, перебирая всеми четырьмя конечностями; он быстро-быстро приближается по простреливаемой улице к танку.

Сосредоточенный залп пулемета танка и его группы прикрытия сносит смертников, но тот, кто должен был пройти, смертник, — уже у блоков, перекрывающих улицу. Он выдергивает чеку из гранаты и аккуратно перекидывает стальное яйцо через бетонный блок.

Крик и грохот взрыва.

Последний рывок. Перед глазами — окровавленные, белые как мел лица солдат, порванных гранатой, броня стального чудища совсем рядом и строки из Корана. Не думайте, что тот, кто отдал свою жизнь на пути Аллаха, мертв. Нет, они живы и вкушают в раю то, что не было дано им в жизни…

Уже у самого танка кто-то из солдат, уцелевших за второй линией бетонных блоков, поняв, что происходит, или что-то увидев, поднимается в полный рост и всаживает в смертника очередь из «калашникова». Но уже поздно…

Черно-желтый всполох взрыва — и оглушительная, звенящая тишина…

Сэр Питер посмотрел на капитана Блэквуда, а капитан посмотрел на сэра Питера. Оба они поняли друг друга без слов. Взрыв был слышен даже здесь, а теперь пулеметы заработали от здания правительства. Это значит, что террористы прорвались…

Сэр Питер отсоединил магазин от автомата, в неверном, угасающем свете химического источника посмотрел на блестящие ракеты патронов, ждущих своей секунды, и присоединил его обратно.

— Странно, Джереми, — проговорил он, — вроде как мы восемьдесят лет боролись за то, чтобы сюда, на эту пораженную тиранией землю пришла наконец демократия. И вот она пришла. Это то, за что мы боролись?

— Не знаю, сэр, — ответил сидящий рядом офицер, — я уже ничего не знаю.