Россия и Европа. Т.2

«хочет, чтобы, наконец, русская литература прекратилась. Тогда, по крайней мере, будет что-нибудь определенное и, самое главное, я буду спать спокойно»¹.²⁰ Короче, золотой век русской культуры достался Николаю в наследство от екатерининского периода российской истории. Просто ни 12 цен­зур, ни III отделения, ни Официальной Народности оказалось недоста­точно, чтобы выкорчевать в России европейские корни екатеринин­ской эпохи.

Глава четвертая

«Процесс против рабства»

У bd|JUbd Но ведь и это не исчерпыва­ет нашу проблему. В конце концов, пожелай то­го идеологическое ведомство Уварова, цензура могла действовать куда энергичнее, Белинского или Герцена могли вообще не печа­тать. Университеты можно было и вовсе упразднить, да и «прекра­тить литературу» было вполне во власти правительства. Оно могло все это сделать, но не сделало. Почему? Ответ на этот вопрос, похо­же, много сложнее, чем представлялось Герцену. Во всяком случае, формулой «наружное рабство и внутреннее освобождение» тут ед­ва ли обойдешься. Она безнадежно упрощает ситуацию.

Может быть, один эпизод николаевского царствования прольет некоторый свет на сложность проблемы, на которую натолкнул о

нас адвокатское рвение «восстановителей баланса». Эпизод такой. К1849 году напуганный широко распространившимися в Петербурге слухами о скором и полном упразднении университетов, Уваров по­ручил своему приближенному профессору И. И. Давыдову выступить в «Современнике» со статьей, которой редакция, по-видимому, наме­ренно дала длинное и скучное название «О назначении русских уни­верситетов и участии их в общем образовании». Статья получилась робкая и вялая, в высшей степени благонамеренная, но всё же меж­ду строк объясняла тем, кому ведать надлежит, что упразднение уни­верситетов крайне невыгодно отразилось бы на престиже России за

Последний рубеж

²⁰ А.Г. Дементьев. Очерки по истории русской журналистики 1840-50 гг. М.-Л., 1951, с. 168.

рубежом. Дальше события развивались стремительно. Когда новый председатель верховного негласного комитета по цензуре, всемогу­щий тогда Д. Бутурлин спросил, кто разрешил печатать такую крамо­лу, да еще в «Современнике»,

Уварову пришлось признаться. Дело дошло до Николая. Он написал Уварову:

«нахожу статью, пропущенную в „Современнике" неприличною, ибо ни хвалить, ни бранить наши правительственные учреждения... не со­гласно ни с достоинством правительства, ни с порядком у нас, к счас­тью, существующим. Должно повиноваться, а рассуждения свои дер­жать при себе»}²¹ Это был приговор. Несколько дней спустя Уваров подал в отставку.

Император отставку принял. По-видимому, несмотря на много­кратно продемонстрированную верноподданность, он никогда пол­ностью Уварову не доверял, все-таки «ученая голова», бывший пре­зидент Академии наук. Проблема была лишь в том, кого поставить на вакантное место, внезапно ставшее таким горячим. Николай коле­бался, покуда в январе 1850 года не передали ему записку князя Ши- ринского-Шихматова, бывшего своего рода комиссаром при Уваро­ве. Князь объяснял, что преподавание в университетах следует поста­вить таким образом, чтобы «впредь все науки были основаны не на умствованиях, а на религиозных истинах в связи с богословием».¹²²

Чего же нам искать еще министра народного просвещения? — спросил император, прочитав записку Шихматова, — вот он, найден... И князь приступил к реформе университетского образования. Кафед­ры историй философии и метафизики были упразднены, преподавать логику и психологию отныне должны были профессора богословия.

Новый министр, ясное дело, не соответствовал должности глав­ного просветителя империи. Прославился он главным образом бес­смертным замечанием, что «польза философии не доказана, а вред от неё возможен».¹²³

Профессора шептались за спиной Шихматова, что он дал просвещению не только шах, но и мат. И никто не оценил его заслуг. А он, между тем, точно угадав то, чего никогда не понял Уваров, спас университетское образование в России. Дорогой це-

АА Корнилов. Курс русской истории XIX века, М., 1993, с. 191. AS. Никитенко. Цит. соч., с. 334. Там же.

ною, это правда, но все-таки спас. Пусть превратив университеты в богословские заведения, но сохранив, как сказали бы теперь, университетскую инфраструктуру.