Россия и Европа. Т.3

Короче, то было время глубочайшей либеральной депрессии, от которого унаследовали мы горькую сентенцию: «бывали хуже време­на, но не было подлей». Куда уж, кажется, безнадежней? Кто осме­лился бы тогда предположить, что пройдет не так уж много лет - и падёт четырехсотлетнее «сакральное самодержавие» вместе со всеми его недавно еще всемогущими спецслужбами, и страна будет

Кеппап

George. The Russian Police. The Century Illustrated Magazine. Vol. XXXVII. P. 892. Лопухин AA . Настоящее и будущее русской полиции. М., 1907. С. 26. Вестник Европы. 1909. № 1. С. 9.

бурно праздновать эту, пусть недолговечную, но все-таки замечатель­ную либеральную победу?

Второй пример ближе к нам по времени. Начало 1980-х. Кагебешник Андропов - и с ним всё та же «некомпетентная подмена божественного Провидения» - у руля страны. Корейский авиалай­нер, потопленный вместе с сотнями пассажиров. Конфронтация с Западом достигает пика. Сахаров в ссылке. На дворе «империя зла». Назовите мне смельчака, который отважился бы тогда предска­зать «Московские Афины» 1989-го, не говоря уже об августе 1991-го. Я о таком не слышал. Пусть и это торжество традиции вольных дру­жинников было недолговечным: советская «подмена Провидения» отказалась признать своё поражение - и «персональная мифология царя Ивана» ее выручила.

Но это ведь последний резерв почти полутысячелетней «полити­ческой мутации». На что сможет она опереться в следующем кризи­се? Как бы то ни было, единственное, что пытался я продемонстриро­вать этими примерами, очевидно: либеральные депрессии - не индикатор безнадежности будущего.

^ Глава одиннадцатая

Свободна, наконец? noo^,*™*

Между тем частичную реставрацию «особнячества» в начале XXI века не очень сложно объяснить. Прежде всего тем, что падение его имперского бастиона не было - да и не могло быть в советских условиях - подготовлено столь же серьезной и консолиди­ровавшей культурную элиту страны идейной войной, как, скажем, сокрушение самодержавия, не говоря уже о крепостном праве. А если еще иметь в виду, что империя с самого начала была, как мы видели, переплетена с тоской по «першему государствованию», глу­боко за четыре столетия укорененной в сознании поколений, то едва ли удивительно, что именно её крушение привело к еще одному рас­колу как во властной элите страны, так и среди либералов. И потом свобода означает лишь то,что страна свободна идти в любом направ­лении, в том числе и назад в ярмо - хоть к империи, хоть к самодер­жавию. Даже, если угодно, и к крепостничеству.

Мало ли в самом деле было в свое время крестьян, искренне сожалевших об отмене крепостного права? И какими, представьте себе, словами поносили они либералов, «освободивших» их не толь­ко ведь от барского гнева, но и от барской любви? А бывшие крепост­ники, они разве не тосковали отчаянно по утраченному раю дармо­вого крестьянского труда? Так чего уж тут, право, удивляться, что немало нашлось и в наши дни плакальщиков по отпавшей, как сухой лист от древа страны, империи? Что точно так же, допустим, как во второй четверти XIX века, когда самым горящим был в России вопрос о крестьянской свободе, первую скрипку играли крепостники, в эпоху крушения империи заполонили политическую сцену именно реваншисты?

А чего еще могли мы ожидать? Мы видели в трилогии, что так было после каждой победы либералов - и после отмены крепостного рабства, и после падения самодержавия. Не забудем также, что и крепостники и фанатики «сакрального самодержавия» неизменно величали себя государственниками, патриотами, спасителями отече­ства. В том ведь и состоит в России драма патриотизма,

что монопо­лию на него неизменно присваивали себе самые оголтелые наслед­ники холопской традиции - от иосифлян в XV веке до черносотенцев в XX и православных хоругвеносцев в XXI. И все эти «патриоты», начиная от непримиримого гонителя «жидовствующих» архиеписко­па Геннадия при Иване III и кончая столь же непримиримым еписко­пом Диомидом при Путине,- всегда лучше всех знали, что хорошо для России (разумеется, конфронтация с еретическим Западом).

Ведь и в эпоху борьбы либералов против крепостного права только крепостники, как мы помним, знали, почему «свобода крестьянская пагубна для России». Вот как по поручению смолен­ского дворянства объяснял это императору их губернский предво­дитель князь Друцкой-Соколинский. Отмена крепостного права, говорил он, приведет лишь к тому, что «стремление к свободе разо­льется и в России, как это было на Западе, таким разрушительным потоком, который сокрушит всё ее гражданское и государственное благоустройство»⁶³.

[208] Ключевский В.О. Цит. соч. Т. 5. C.389.