Андрей Кайсаров защитил (в Геттингенском университете) диссертацию «О необходимости освобождения крестьян». Николай Тургенев из ненависти к крестьянскому рабству ушел в пожизненное изгнание. Посторонний человек счел бы это, пожалуй, какой-то мономанией. Герцен так сформулировал ее основной принцип: «Все наши усилия должны быть сосредоточены на одном
вопросе, собраны около одного знамени, in hoc signo vincetis!65 Современный историк подтверждает: «Отмена крепостного права становится приоритетной в русском либерализме». (Е.Л. Рудницкая).Оказалось, однако, что только такая «мономания», только абсолютный приоритет одной темы, опиравшийся на безусловную уверенность в своей моральной правоте, и смог сломать ментальный блок тогдашней элиты. Достаточно сравнить эту пылкую либеральную «мономанию» пушкинского декабристского поколения с кисло- сладкими сентенциями современного либерального историка, чтобы убедиться, какая глубокая пропасть отделяет нас от предшественников.
Б.Н. Миронов, как помнит читатель, в солидном двухтомном труде, изданном на двух языках, утверждает, что «крепостничество являлось органической и необходимой составляющей русской действительности»66
. И даже, что отменено оно было задолго до того, как стало «экономическим и социальным анахронизмом»67.К нашему удивлению современный либеральный историк, как видим, горазд^ ближе к князю Друцкому, воплощающему в нашем случае ментальный блок николаевской элиты, нежели к Николаю Ивановичу Тургеневу или даже к Василию Осиповичу Ключевскому. Тот ведь тоже, как мы помним, писал, что «этим правителям доступна была не политическая или нравственная, а только узкая, полицейская точка зрения на крепостное право; оно не смущало их своим противоречием самой основе государства... не возмущало как нрав-
Колокол. Вып. 2. С. 275.
4
. 67 Там же. T.2. С. 298.ственная несправедливость, а только пугало как постоянная угроза государственному порядку»68
.Заметьте, что и князь Друцкой прекрасно понимал, что не было на его стороне моральной правоты. Потому и апеллировал исключительно к «государственному благоустройству». Потому и пугал «западной свободой». А национал-либерал Миронов и в 1999 году не понял, что в России «государственное благоустройство», опирающееся на нравственную несправедливость, проигрывает неминуемо. Дорого же обходится нам пренебрежение опытом наших предшественников.
Причем, дорого обходится оно не только либералам, но и власти. Сконцентрировавшись, как князь Друцкой, на «государственном благоустройстве» (и укрепляя тем самым ментальный блок своей элиты), она забыла, что в конечном счете решает в России дело моральная правота, вдохновлявшая полтора столетия назад Петра Вяземского и Никиту Муравьева, а не канцелярские сентенции князя Друцкого и Б.Н. Миронова. Нельзя оставлять страну в состоянии африканской отсталости, даже если это приносит баснословные нефтегазовые доходы. Даровой крестьянский труд тоже приносил огромные доходы помещикам и самодержавию. Но не остался ли он несмываемым темным пятном на совести народа?
Здесь уязвимость российской власти, её, если хотите, ахиллесова пята. На этом поле, как мы видели (для того и приводил я мнения либералов пушкинского поколения), как раз и добились они успеха в XIX веке. Таков опыт, оставленный нам предшественниками. Проблема лишь в том, дадим ли мы сбить себя с толку квазинаучными выкладками, вроде мироновских, и абстрактными рассуждениями, вроде тех, что слышали мы от культурологов, освоим ли, короче говоря, этот опыт и сумеем ли им воспользоваться.
Скептики I посл
«н"йН и национал-либералыМного ли, однако, шансов на то, что и впрямь возникнет в обозримом будущем либерализм XXI века, способный возглавить протест против африканской отсталости страны, как возглавили его предшественники протест против крестьянского рабства два столетия назад? Боюсь, не очень много. А если еще принять во внимание, что, судя по интернетовским сайтам, преобладает сегодня в либеральной публицистике настроение своего рода постмодернистского скептицизма, то шансов этих, похоже, ничтожно мало (во всяком случае в обозримом будущем). Проблема с этим скептицизмом в его неконструктивности, в том, что видит он Россию страной не только с непонятным будущим, но и с непонятным прошлым.