Россия и Европа. Т.3

ку. Это не избавило их, конечно, от новых приступов патриотической истерии - и потому оказались они после николаевского тридцатиле­тия, как мы еще увидим, весьма сомнительными западниками, скорее, «националистами с оговорками». Но от слепого доверия к власти они, по крайней мере многие из них, освободились. Славянофилам, одна­ко, предстояло, как мы помним хоть из формулы Соловьева, нечто гораздо худшее. Даже зная всё наперед, невозможно смотреть на их драму без боли. Ведь отцы-основатели учения и в самом деле были наследниками декабристов. Кардинально расходясь во взглядах с Герценом, они действительно оставались с ним друзьями. Его, как мы знаем, ощущение этой близости не покидало никогда.

Да и могло ли быть иначе, если росли они из одного корня и пароль у был один: свобода? Но так далеко разошлись их пути за несколько десятилетий, что наследники друзей Герцена приняли, как ^мы видели, самое активное участие в его, по сути, убийстве. Возможно ли и впрямь представить себе метаморфозу более драма­тическую?

Пожалуй, естественным отправным пунктом для каждого, кто попытается её объяснить, могло бы стать сравнение идей славяно­фильства с декабризмом, из которого оно произошло. Тем более что на первый взгляд политические страсти, вдохновлявшие славянофи­лов, вроде бы и не очень отличались от декабристских. В обоих слу­чаях на первом плане стояло избавление России от двух главных язв, мучивших ее и унижавших, - от социального и политического рабства.

Не может быть ни малейшего сомнения, что славянофилы искренне ненавидели крепостное право и душевредный деспотизм. Множество их высказываний свидетельствуют об этом неопровержи­мо. Вот, например, что писал о крепостном праве Кошелев: «Стыдно и непонятно, как мы можем называть себя христианами и держать в рабстве своих братьев и сестер ... или Христово учение есть ложь, или все мы жестокие наглецы, называющие себя христианами»⁵. «Мерзостью рабства законного» называл крепостное право Хомяков. «Покуда Россия остается страной рабовладельцев, - вто­рил он Кошелеву, - у неё нет права на нравственное значение... Таким образом, мне кажется совершенно естественным враждебное чувство, питаемое к нам иноземцами»⁶.

Ни один декабрист не изменил бы в этих бичующих речах ни буквы. В этом смысле о славянофилах можно сказать то же самое, что Герцен говорил о самом замечательном из первого поколения их идеологов, Константине Аксакове: «Он за свою веру пошел бы на площадь, пошел бы на плаху, а когда это чувствуется за словами, они становятся страшно убедительны»⁷.

Поначалу не заметил бы декабрист и разночтений в славяно­фильском протесте против рабства политического. «Как дурная трава, - возмущался К. Аксаков, - выросла непомерная бессовест­ная лесть, обращающая почтение к царю в идолопоклонство... Откуда происходят внутренний разврат, взяточничество, грабитель­ство и ложь, переполняющие Россию?.. Все зло от угнетательной системы нашего правительства, оттого, что правительство вмешалось в нравственную жизнь народа и перешло, таким образом, в душе­вредный деспотизм»[31].

Более того, деспотизм этот грозит России окончательной ката­строфой, страстно пророчествовал Аксаков: «Чем долее будет про-

Великая реформа. Т. 3- М., 1911. С. 182.

А.С.Хомяков. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 421.

А.И. Герцен.

Собр. соч.: в 30 т. Т. 9. М., 1956. С. 163.

Теория. С. 49.

должаться петровская правительственная система, делающая из под­данного раба, тем более будут входить в Россию чуждые ей начала, тем грознее будут революционные попытки, которые сокрушат, нако­нец, Россию, когда она перестанет быть Россией»⁹.

Только тут возникли бы, наверное, у декабриста некоторые сомнения.

Самодержавие или деспотизм?

Глава пятая Ретроспективная утопия

Прежде всего, что, собственно, называет Аксаков деспотизмом? Если неограниченную власть царей, диктату­ру самодержавия -тогда разночтений, естественно, нет. Ибо именно ненависть к произволу этой неограниченной власти и была первой заповедью декабризма. Вот как объяснял ее своим солдатам Сергей Муравьев-Апостол (впоследствии повешенный на кронверке Петропавловской крепости) в написанном для них Катехизисе:

«Вопрос: Какое правление сходно с законом Божиим?

Ответ: Такое, где нет царей. Бог создал нас всех равными и, сошедши на землю, избрал апостолов из простого народа, а не из знатных и царей.

Вопрос: Стало быть Бог не любит царей?

Ответ: Нет! Они прокляты суть от него как притеснители народа»¹⁰.

Первая ^статья Конституции Никиты Муравьева звучала так: «Русский народ свободный и независимый не есть и не может быть принадлежностью никакого лица и никакого семейства».¹¹

Тут нет, как видим, ни малейшей двусмысленности. Ясно, что будь у декабристов шанс победить, не состоялась бы не только нелепая попытка создать новомосковитскую цивилизацию, закончившаяся крымским позором, но и самая мощная из «мин», заложенных

Там же. С. 37-38.

HR Вып. 2. М., 1907. С. но.