Россия и Европа. Т.3

Чернышевский Н.Г. Избранные философские сочинения. М., 1950. т. 2. С. 582.

Герцен AM Собр. соч. М., 1955. Т. 6. С. 14.

Соловьев В. С. Соч.: в 2 т. М., 1989. Т. 1. С. 452.

ник или, по крайней мере, распорядитель!»⁵³

Но каким же тогда образом могли славянофилы одновременно превозносить верховного начальника всенародного «мира», само­державного хозяина и распорядителя нации-семьи? Почему в одном случае оказывался такой начальник «истязанием мира», а в другом - его спасением? Впрочем, как мы уже слышали от Декарта, невоз­можно представить себе ничего настолько абсурдного, чтобы не нашлись философы, которые не взялись бы это доказать.Ни в какой степени не предназначены, однако, эти заметки на полях скомпрометировать родоначальников славянофильства. Да, те логические противоречия, пусть и граничащие с абсурдом, кото­рые мы вкратце здесь обсудили, и те, которые нам еще предстоит обсудить, свидетельствуют, что они не умели свести концы с концами в своем видении России. Да, отказавшись от цельности декабрист­ского патриотизма и соскользнув к «национальному самодоволь­ству», они тем самым открыли ящик Пандоры, практически пригла­сив своих последователей скользить дальше вниз по роковой лестни­це Соловьева - к «национальному самоуничтожению». Но все это не дает нам оснований отказать им в благородстве замыслов и чистоте намерений. В этом смысле Герцен был прав.

Можно ли забыть, что столкнувшись в отличие от декабристов с тоталитарным монстром новомосковитской «цивилизации», они дали ему бой - и выиграли его? Можно ли забыть, что исходным пунктом их политического поиска была свобода? Что, как заклинал духов деспотизма Константин Аксаков,

Ограды властям никогдаНе зижди на рабстве народа!Где рабство, там бунт и беда.

Защита от бунта - свобода!

Да и помимо всего этого оставили ведь нам отцы-основатели сла­вянофильства в наследство еще одну грандиозную загадку, не только до сих пор не разрешенную, но, увы, и не замеченную. Они, как известно, в подавляющем большинстве были помещиками. Так вот,

⁵³ HR Вып. 20. с. 140.

никто почему-то не спросил себя, как могло случиться, что во време­на крестьянского рабства помещик, для которого все его Герасимы и Палашки были тем же, что негры для американского плантатора, который столетиями восклицал, подобно Чичикову, «какая, однако, разница между благородною дворянскою физиономией и грубою мужицкою рожей», который в лучшем случае должен был ощущать себя отцом родным своим темным и забитым чадам, - чтобы этот «самодержец в миниатюре» вдруг преклонил колена перед мужиком как пред учителем? Чтобы интеллигент-дворянин исступленно возгла­шал, что «вся мысль страны пребываете простом народе»?

■j Глава пятая

КОГО ВИНИТЬ. Ретроспективнаяутопмя|

Действительная проблема с этим национал- либеральным видением России была, однако, в том, что оно не имело никакого отношения к реальности. На самом деле ничего не могло быть дальше от светлого образа Святой Руси, чья история должна была читаться, по убеждению Аксакова, как жития святых, служа укором и уроком для «гниющего» Запада, нежели мрачная полицейская повседневность, от которой некуда было деться. Повторим хотя бы беспощадное её описание Константином Кавелиным, западником, конечно, но, как большая их часть в пост­николаевскую эпоху, скорее, «националистом с оговорками», даже признавшимся однажды, что «стал совершенным славянофилом»⁵⁴. «Куда ни оглянитесь у нас,- писал, как мы помним, Кавелин,- везде тупоумие и кретинизм, глупейшая рутина или растление и разврат, гражданский и всякий, вас поражают со всех сторон. Из этой гнили и падали ничего не построишь»⁵⁵

.

Ну допустим, что среди всего «растления и разврата» можно было и не заметить такую мелочь, как противоречие между отдель­ной крестьянской общиной, где присутствие «начальника» следова­ло трактовать как «уничтожение самобытной общественной свободы

Русская мысль. 1899. №12.0.5. Вестник Европы. 1909- № i- С- 9.

русского народа», и всем мужицким царством, где такой «началь­ник» почему-то выступал как воплощение этой самой свободы. Но сама зияющая бездна между пригрезившейся славянофилам наци- ей-семьей и действительностью, где, по словам того же К. Аксакова, «русский монарх получил значение деспота, а народ - значение раба-невольника»⁵⁶, не могла ведь не бить в глаза. Ясно, что в такой ситуации вся их величественная картина русской истории лишалась какого бы то ни было правдоподобия, если бы они тотчас же не нашли виновника столь грандиозного её «извращения», эпического злодея, который, изменив родному преданию, «втолкнул Русь на путь Запада - путь ложный и опасный»⁵⁷.