Россия и последние войны ХХ века

И речь не только о «ястребиной» откровенности Бжезинского, в «Великой шахматной доске» назвавшего Евразию «призом для Америки», Россию — «черной дырой»* и предложившего, по сути, расчленение России под видом превращения ее в конфедерацию из трех слабо связанных между собой регионов. И это отнюдь не только частная точка зрения, пусть и крупного политика.

Вот уже 40 лет существует и вполне реальный политический документ, географически конкретизирующий совместные программы февралистов и вильсонианцев. В 1959 году Конгрессом США [39] был принят Закон о порабощенных нациях под номером 86–90. Закон был принят под давлением СМО**, что лишний раз подтверждает устойчивое преемство «борьбы с империей» по отношению к «идеям Вильсона и Хауса». Закон действует до сих пор; и когда в 1991 году один из конгрессменов предложил, ввиду распада СССР, отменить его, подобная инициатива не была поддержана. А ведь в нем как жертвы «империалистической политики коммунистической России» перечислялись народы не только Восточной Европы и союзных республик СССР

[40], но и некие Казакия [41] и Идель-Урал [42]

. Тогда казавшиеся экзотическими эти названия приобрели конкретность и актуальность в свете событий на Северном Кавказе и напрямую соотносятся с военными действиями в Чечне и Дагестане [43].

И здесь заслуживает быть отмеченной почти поголовная солидарность лидеров первой волны русской эмиграции [44] с этим планом расчленения России — во имя, как они писали, борьбы с коммунизмом. Что тому причиной наивность или, что более правдоподобно, ослепление ненавистью к «Советам», — сегодня не столь уж важно. Важнее другое: то, что лидеры белой эмиграции не только не выступили против этого долгосрочного плана уничтожения России и обоснования возможной интервенции на ее территорию, но вполне поддержали его, посетовав лишь на то, что в перечень «порабощенных народов» не включены русские. И что, более того, именно они объявлялись виновниками порабощения остальных. Казалось бы, этого было довольно, чтобы внести в вопрос полную ясность. Но нет: уже в 1996 году председатель Конгресса русских американцев Петр Будзилович обратился

[45] к президенту Клинтону с предложением использовать ежегодно проводимую «неделю порабощенных наций» для чествования русского народа за то, что «путем демократических выборов он отказался от коммунизма» [46].

Инициатива весьма выразительная, ибо это снова возвращает нас к вопросу о связи перестроечного антисоветизма с состоявшимся расчленением исторической России. Если кто-то пытался оправдаться тем, что, мол, «метили в коммунизм, а попали в Россию», то это, увы, свидетельствует лишь о полном нежелании осваивать исторический опыт. И автор этих строк столь большое внимание уделяет этой связи в надежде внести свой вклад в то, чтобы, по крайней мере, опыт прожитого нами рокового десятилетия, когда сошлись концы и начала жестко прорабатывающейся на протяжении XX века стратегии, так и не остался неосмысленным.

В России ущербная психология этой части белой эмиграции оказалась воспроизведенной той частью патриотической оппозиции, которую, соответственно, тоже принято именовать белой, или монархической. Хотя и выступая под знаменем Великой России, она, ожесточенно сосредоточившись на сведении счетов с Октябрем 1917 года, тоже совсем забыла о Феврале того же года, тем самым сыграв роль «засадного полка» для нынешних февралистов и приблизив-таки осуществление мечты не только А.Ф. Керенского, но и других стратегов геополитического разгрома России, будь то лорд Пальмерстон, Альфред Розенберг или Аллен Даллес и Збигнев Бжезинский.

Разумеется, лидеры США, проигнорировавшие жалобный лепет «русских американцев» и так безжалостно растоптавшие чьи-то надежды на совместное строительство освобожденной от коммунизма «Великой России», в своей логике были совершенно правы. С началом перестройки в СССР сложилась такая ситуация, которая с головокружительной быстротой приблизила возможность осуществления того, что в 1945 году еще называлось «Немыслимое!»

Бывший посол США в СССР Томас Пикеринг в 1995 году высказался со всей определенностью: «Со строго геополитической точки зрения распад Советского Союза явился концом продолжавшегося триста лет стратегического территориального продвижения Санкт-Петербурга и Москвы. Современная Россия отодвинулась на север и восток и стала более отдаленной от Западной Европы и Ближнего Востока, чем это было в XVIII веке».