Иоанн Грозный, время которого охарактеризовано в памфлете А. Янова не только как <контрреформа>, но и как необузданная экспансия, ярче всех определил отношение к идее Восточной империи. Когда папский легат Антоний Поссевин начал рисовать картину изгнания турок и воцарения московского царя на троне восточных цезарей. Грозный пресек эти речи, отказавшись <на большее государство хотети… Мы в будущем восприятии малого хотим, а здешнего государства вселенные не хотим, что будет ко греху поползновение>. Решать участь византийских земель он вообще не считал возможным: <Земля Господня, которую Он даст, кому Ему угодно
будет>'61.
Для тех, кто составил себе представление о доктрине <Москва – Третий Рим> не по источникам, а по популярным историческим романам и особенно по переживаниям этой темы в общественной
160 О дипломатической предыстории брака Иоанна III на Зое Палеолог см. Винтер. Э. Папство и царизм / Перевод с немецкого. М., 1964.
161 См. Ульянов Н. Комплекс Филофея // Образ. М., 1996, № 2(6).
127
мысли XIX века, такая четкая позиция московского самодержавия окажется неожиданной. Но факт полного равнодушия московских царей к земному византийскому наследству не подлежит сомнению. Причина этого также очевидна. <Третий Рим> ни о чем не помышлял, кроме как о том, чтобы стать столицей русского национального государства. О каких всемирных планах можно было думать в момент, когда ни национальная территория не была еще объединена, ни самодержавная власть еще не сложились. Призванием своим они считали восстановление <империи Рюриковичей>, как назвал потом К. Маркс Киевскую Русь.
Равнодушные к Царьграду московские князья были неравнодушны к Витебску и Смоленску, к Киеву и Полоцку – русским православным землям, которые были захвачены поляками. <Князь хочет вотчины свои – земли русские>, – ответили бояре на византийские посулы Шомберга в 1519 году. Здесь разгадка <русского империализма>. Пожелай русский князь чужие земли, захваченные турками, он бы получил почет и благословение папы, но так как он захотел своих земель – русских, то прослыл империалистом еще за несколько столетий до появления этого слова. Добрая половина этих земель находилась в чужих руках католического Запада. Ульянов пишет, что в 1486 году имперский посол Николай Поппель, получивший инструкции довести до сознания русского князя, что только император Священной Римской империи может вручить ему королевскую корону, проговорился, что польский король был очень озабочен обещаниями папы короновать русского князя и посылал богатые дары папе, чтобы тот этого не делал. <Ляхи боятся, что если твоя милость будет королем, то тогда вся русская земля, которая под королем польским, отступит от него и твоей милости будет послушна>! Подтверждение находим у Э. Винтера, чья документальная база весьма богата (источники Святого престола, русские летописные архивы, русские и западноевропейские авторы – Пирлинг, Е. Шмурло). Он пишет, что в 1483 году <Сикст IV дал слово королю польскому Казимиру IV никогда не обещать русскому великому князю королевскую корону без предварительного соглашения с Польшей>162.
Ни от папы, ни от императора Иван III никаких титулов не хотел, справедливо усматривая в этом угрозу своему суверенитету. Но в 1493 году он принял гораздо более опасный для поляков титул – <государь всея Руси>. Вот эта действительно <чеканная> формула превосходно выражала его как внешнюю, так и внутреннюю программу. С этого момента и началось поношение Москвы как агрессора. Ни один конфликт из-за русских земель не обходился без того, чтобы поляки не втягивали в него папу, императора, европейских монархов, не запугивали Запад якобы чудовищной мощью России, ее мнимыми
'"Ульянов Н. Указ. соч.; Винтер Э. Указ. соч., с. 43.
128
завоевательными планами и старой песней о ее антихристианстве и варварстве. Она звучала еще в письме 1146-1148 годов Бернарду Клервосскому, вдохновителю первого крестового похода, от епископа Краковского Матфея и от имени Петра Властовича, которые побуждали к крестовому походу против <русских варваров> – еретиков, не просто схизматиков, каковыми считали греческую церковь.