Россия и русские в мировой истории.

услуг>18. Но при выборе для исследования в <протяженности> исторических периодов, пронизанных единством мировоззрения и культуры, в качестве данности (христианское Средневековье – Ле Гофф, эллинистическое Средиземноморье – Ф. Бродель) остаются в стороне всемирная <протяженность> и вопрос, почему цели и ценности и сам движущий импульс к совершению исторического акта разных периодов столь отличаются, хотя история в целом непрерывна. На этот вопрос может дать ответ лишь философия истории, проникновение в те глубины сознания, где на основе главных представлений о добре и зле, месте человека перед Богом и людьми формируются и представления о смысле и цели вселенского и личного бытия.

Но религиозная философия истории уходит из сознания в век, когда вера становится религией, переставая быть рамой, в которой во всеединстве воспринимается вселенная и в ней собственное бытие. Остается религиозная антропология – изучение религиозного человека. <Хотя эта область, разумеется, может рассматриваться как лишь часть перспективы по сравнению с целостностью человеческого бытия, – отмечает Аальфонс Дюпрон, – она суть наиболее побуждающая, ибо религиозная жизнь человека, будь то индивидуальная или коллективная, есть ключ к единству>19. Но, судя по труду Дюпрона, религиозная антропология – лишь отрасль, изучающая преломление в сознании и поведении человека <мифов>, религиозных праздников, образов святых и героев, превращение события и поступка в <культовые элементы> культуры. ъ

Христианское толкование истории своей универсальностью связывает воедино кажущиеся непреемственными рационализм постмодерна и эсхатологичность христианского мира, позволяет найти корни самых современных идеологий и политических доктрин – от эзотерического интеллектуализма <новой правой> до технократической целесообразности <глобального управления>, проследить эволюцию внутреннего побуждения к творчеству у личности прошлого – к противоположному отстаиванию современным индивидом бытия без целеполагания. Такая философская парадигма позволяет оценить в панораме побудительные мотивы многовековой и непрерывной жажды к расширению западной цивилизации во всех ее формах: католический романо-германский дух <Европы Петра>, обладавшей бесспорной культуртрегерской мощью, ее нигилистическая либеральная пародия в образе Совета Европы и, наконец путь России к катастрофе начала и конца XX века.

Исследование идей и событий в свете высших – христианских – ценностей дает возможность почувствовать смысл универсалистских

18 Constructing the Past. Essays in Historical Metodology. Ed. by J. Le Goff and P. Nora. Cambridge, 1985, p. 6.

"Ibid. Dupron A. Religion and religious anthropology, p. 123.

2-2528 17

проектов XX века и соперничество двух версий глобального сверхобщества – коммунистического и либерального, обнажить их антихристианский характер. Для этого необходимо преодолеть не только марксистскую формационную дихотомию, но и схожую интерпретацию мирового развития как движения к <единому миру> на основе <общечеловеческих ценностей>. Такой подход обнажает религиозные основы американского мессианизма, отождествляющего в духе пуританского провиденциализма собственные интересы с моральными канонами универсума, показывает неизбежность на пути либерализма капитуляции <Европы Петра> перед <Новой Атлантидой>, логичность соучастия в нынешнем Drang nach Osten левых правительств Европы, воспринимаемого порой как парадоксальное явление.

Сейчас, как никогда в истории, подвергается испытанию способность христианского мира в целом сохранить смыслообразующее ядро своего исторического бытия, а также судьба русского народа и православного славянства, воплотивших иначе, чем Западная Европа, центральный вопрос христианской жизни – преодоление искушения властью и хлебом и отношение к заповедям Блаженств в Нагорной проповеди. Неслучайно русские и сербы, носители византийского наследия и форпост поствизантийского пространства, оказались в центре мирового столкновения.

После свержения господства в науке материалистического марксизма в отечественное обществоведение внедрено мнение о ненужности смешивания политики и философии, что якобы приводит к рабству мысли при вторжении в нее политики и к нетерпимости политической власти, мнящей себя обладательницей истины при обретении ею философии. Такое мнение иногда отражает чрезвычайно суженное понимание, что есть политика (ее по-прежнему трактуют в материалистическом ключе как продолжение экономики) и что есть философия. Но чаще это свидетельствует о намеренном сокрытии цели, во имя которой осуществляется в конечном счете любая политика теми, <кто требует, чтобы политические вопросы решались, не опираясь ни на какое мировоззрение>20. Основные побудительные мотивы истории и политики лежат в области духа, а не экономики. Политика есть неотъемлемая часть человеческой культуры, культура же – воплощение духа, которым занимается философия.