Именно труд Мэхэна и русских политикогеографов проясняет многие реалии мировой политики: это роль Константинополя и Проливов, контролирующих выход в Средиземноморье из Черного моря – <наиболее вдавшейся в материк океанской бухты>, а также значение Восточной Европы, которое лучше, чем рассуждения Маккиндера, проясняет анализ В.П. Семенова-Тян-Шанского: это ключевой регион между <двумя Средиземными морями – Балтийским и Черным>. Это роль Косова на Балканах – единственной природной равнины, по которой сухопутные силы континентальной Западной Европы могут пройти до Салоник в Эгейском море, то есть к Проливам. Это роль Афганистана и Ирана с выходом в Персидский залив в среднеазиатском вопросе, столь тесно связанном с Восточным вопросом. Это значение выхода России к Черному и Балтийскому морям для всеевропейского соотношения сил и потому последующего неизменного желания Британии изгнать московитов с Балтики и вернуть Россию к временам Столбовского мира 1617 года. Это ставка англосаксов на Турцию и Северный Кавказ против России, проявившаяся сразу после двустороннего Ункяр-Искелесийского договора 1833 года.
Н. Данилевский подметил закономерность: обязательное наступление Запада на Восток, а значит, на славянство и Россию после
201 Мэхэн А.Т. Влияние морской силы на историю. 1660-1783. М.-Л., 1941, с. 199.
202 Там же, с. 431.
^Чихачев ?.?. Великие державы и Восточный вопрос. Об англофранцузской политике. М., 1970, с. 20.
154
длительных периодов затишья в самой Западной Европе, которые служат накоплению сил для западноевропейского культурно-исторического типа. После разгрома наполеоновской армии, в котором Россия не только отразила нашествие <двунадесяти языков>, но и пролила кровь за Европу, Запад накапливал силы в течение нескольких десятилетий без войн. Затем последовала Крымская война, где христианская Европа, вступив в союз с <передовой и цивилизованной> Османской империей, попыталась укоротить слишком возросшее влияние <варварской> России. Восточный вопрос набирал остроту. Пока Франция, Австрия и Германия решали свои междоусобицы, России ничего не грозило, ей даже удалось восстановить свои политические позиции – отменить <нейтралитет Черного моря>. Но все европейские распри были забыты для того, чтобы на Берлинском конгрессе <снова восстановить> препятствия к решению турецкой части Восточного вопроса, разрушенные русскими штыками в 1877– 1878 годах. После очередных мирных для Западной Европы трех десятилетий ее сила снова обращается на Восток: Боснийский кризис, наконец. Первая мировая война. После Версаля следуют два мирных десятилетия, затем взращенный с попустительства англосаксонских интересов германский фашизм вновь обращается на Восток. Европа после Ялты и Потсдама живет мирно пять десятилетий, накапливая совокупную военно-экономическую, идеологическую мощь для нового расширения на Восток и броска на Балканы. Неоднократно подтвердился еще один вывод Данилевского: попытка решить противоречия между Европой и Россией через втягивание России во внутриевропейские коалиции и превращение в часть Европы ложна и обречена на фиаско. Нельзя большее интегрировать в меньшее, не расчленив и не уменьшив это большее. (Судьба СССР, Ялта и Потсдам – плата за место <России> в горбачевско-сахаровском общеевропейском
доме.)
Мировой Восточный вопрос с XVIII века проявляется не только в политике, но и в политическом сознании. Превращение России в огромную и чуждую Западу геополитическую и историческую величину породило в западной историографии ???-?? веков крайне враждебную интерпретацию всей русской истории и особенно внешней политики. Академическим трудам, как и публицистике, свойственны извечная тема русского варварства и деспотизма, двойное клише об исключительной отсталости, компенсированной агрессивностью России. Если британской пропаганде и науке наиболее свойственно обвинять Россию в экспансии вплоть до цели захвата Индии, то в немецкой историографии встречается акцент на решающей роли иностранцев, в основном немцев, в возвышении России, в которой не могло быть сил для самостоятельного создания могущественного и жизнеспособного государства. Однако в XVII-XVIII веках и позднее привлечение на дипломатическую службу иностранцев было рас-
155