Дурново, с которым полностью соглашается Киссинджер, предсказал неизбежность революции в побежденной стране, которая обязательно перекинется на страну-победительницу, а также предупреждал, что война не сможет принести никаких экономических выгод. Ибо победа Германии уничтожит экономику России, а победа России иссушит экономику Германии, которая будет не в состоянии репарациями компенсировать нанесенный ущерб. Но главное в том, что мирный договор, даже в случае победы России, будет «продиктован интересами Англии», которая не допустит никаких важных территориальных обретений России, кроме, возможно, Галиции. Но здесь Дурново предсказывает, что это лишь усилит центробежные тенденции в России и идею отторжения Малороссии, которую лелеют галицийские униаты. Его прозорливость впечатляет, когда он говорит, что в результате победы этнический и религиозный взрыв может превратить царскую империю в «малую Россию»261
. Даже если Россия осуществила бы свою многовековую мечту о Константинополе, то, по мнению Дурново, политика Англии сделает эту победу «лишенной всякого содержания, заперев русскому флоту независимо от Проливов все ходы и выходы в Эгейском море с его множеством островов и состоящем в основном из территориальных вод». Для Г. Киссинджера такой убедительный рациональный расчет делает неразрешимой загадкой, «почему столь простой геополитический факт ускользнул от внимания трех поколений русских, жаждущих завоевания Константинополя, и от англичан, вознамерившихся это предотвратить»262 .Однако подобый взгляд намеренно упрощает и рационализирует проблему. Во-первых, Россия всегда нуждалась не в завоевании, а в обеспечении свободного выхода в Проливы. В силу обстоятельств Россия, вопреки клише, не стремилась к единоличному контролю, ибо овладение Константинополем и его удержание были России всегда не под силу и потребовали бы такого напряжения усилий, которое сделало бы его бессмысленным. Соглашение 1915 года в разгар войны совершенно особый случай — должно же было быть что-то, компенсирующее страшные жертвы Восточного фронта. Однако такой цели, ради которой готовилась бы война, не было. При этом Англия, соглашаясь на фоне тревожных успехов австрогерманского блока на обретение Россией Проливов и Константинополя, потребовала взамен обязательство «довести войну до победоносного конца», что исключало сепаратный мир с Германией и обеспечивало взаимное истощение и революции. Британия также компенсировала себя в том же соглашении присоединением Месопотамии263
, то есть выходом к стратегическому Персидскому заливу и его нефтяным богатствам, на что Россия сразу согласилась, что доказывает отсутствие у нее всякого намерения обратить контроль над Проливами против интересов «владычицы морей» в Индийском океане.Наиболее рациональными были бы условия, в которых в случае опасности или нападения на Россию Проливы закрывались бы для военных кораблей других держав при одновременном свободном проходе через них России. Лишь однажды удалось согласовать такой статус — в Инкяр-Искелесийском договоре с Оттоманской Турцией в 1833 году. Знаток этих проблем Н. С. Киняпина дала договору точнейшую характеристику — «кульминация дипломатических успехов России на Ближнем Востоке в XIX веке». Этот договор, достигнутый чисто дипломатическими методами, а не военными успехами, не нацеливающий на обретение чьих-то территорий, договор между двумя суверенными государствами «вызвал негодование Запада», который располагался вдали от Проливов. Франция и Англия в ноте к Турции отказались с ним считаться и, как делает вывод Н. Киняпина, начали создавать коалицию, пытаясь втянуть в нее Австрию. В целом это достижение столь очевидно показало западным державам перспективу превращения России в неуязвимую геополитическую силу, что движение европейских отношений к Крымской войне представляется совершенно естественным. Примечательно, что Англия даже решилась на открытую помощь горцам Кавказа против России, о чем свидетельствует крупный конфликт из-за захваченной у берегов Черкесии британской шхуны «Виксен»264
.Чисто географически и в плане военно-морского обеспечения свободный выход в Эгейское море имел смысл, ибо означал проход к Салоникам, вовсе не заблокированный в Эгейском море множеством островов, а от Салоник по суше уже рукой подать до Черногории и Вардаро-Моравской долины, соединяющей Западную Европу с южным морским театром. Салоники имели и имеют центральное значение для контроля военно-стратегической ситуации в Средиземноморье и регионе Проливов. Австро-Венгрия поступательно шла на захват сначала Боснии, затем на подавление и уничтожение Сербии, целясь именно в Салоники, о чем неоднократно упоминал Сазонов. Важность Салоникского фронта в ходе Первой мировой войны стремительно возрастала для обеих сторон, как только возникала возможность перекрыть «сообщение с Салониками для частей, занимавших фронт Вардар»265
.