Россия и становление сербской государственности. 1812–1856

В отличие от российских австрийские власти были лучше информированы о событиях и отчетливо понимали, что смена династии в Сербии произошла при поддержке Порты. Поэтому, когда Ливен перед отъездом в Сербию посетил Вену, австрийский канцлер советовал ему рассматривать события в Сербии как свершившийся факт. Меттерних, впрочем, также назвал переворот незаконным и даже осудил его, но в то же время советовал Николаю I смириться с ним. Он предложил свой путь решения проблемы – высказал мысль о том, что положение в Сербии будет спокойнее, если из нее уедут все представители великих держав – кроме австрийского[410]

. С их отъездом должны прекратиться все несогласия, касавшиеся княжества и имевшие слишком негативный отзвук в сербском обществе, отвечавшем открытыми бунтами. Ливен не имел полномочий на решение такого рода вопросов, к тому же было ясно, что они заведомо неприемлемы для Петербурга. Он продолжил путь в Сербию и 24 ноября прибыл в Землин, а 28-го – в Белград. Никто не ждал Ливена в княжестве – торжественной встречи он не удостоился. Императорский представитель вступил в переговоры с белградским пашой, намеренно избегая прямых контактов с сербской оппозицией, а позже лишь в присутствии турецких представителей имел беседы с Вучичем и Петрониевичем[411]

. 23 декабря Ливен прибыл в Константинополь, где начал переговоры с османским правительством. Темой их стало положение в Сербии. Поскольку для турецких министров темы для дискуссии как бы и не существовало, переговоры в течение нескольких месяцев не сдвинулись с мертвой точки. Россия настаивала на созыве новой скупщины в Сербии и законном избрании нового князя. Но даже и на эти достаточно мягкие требования, которые позволили бы России «сохранить лицо» в неприятной для нее ситуации, Порта не соглашалась. 1 апреля 1843 г. Бутенев в Константинополе получил следующие инструкции: Россия остается при своем мнении – новый князь в Сербии должен быть переизбран законным путем. В противном случае речь шла о прекращении отношений с Портой.

Надо сказать, что обострение отношений с Османской империей происходило в неблагоприятной для России международной обстановке: западные правительства явно поддерживали Турцию. Франция даже попыталась созвать конференцию великих держав по сербскому вопросу, которой удалось избежать вследствие противоречий между европейскими державами. Одним из пунктов этих разногласий было вмешательство в сербские дела польских эмигрантов, отношение к которым у западных правительств было неоднозначным. Если Франция предоставила им официальное убежище и поддерживала их деятельность на Балканах, то австрийские власти относились к польской эмиграции крайне негативно. После польского восстания 1830–1831 гг. его лидеры и участники оказались во Франции, ряде балканских провинций Турции и в Константинополе. Главным эмиссаром польской эмиграции в Юго-Восточной Европе стал М. Чайковский[412]

. Между ним и вождями уставобранителей установились тесные связи. В Белград был послан агент польской эмиграции Людвиг Зверковский (принявший фамилию Ленуар), который был секретарем Чайковского в Константинополе. Ленуар прямо предлагал оппозиционерам покончить с русским влиянием в Сербии, ориентируясь на помощь западных держав. Эти тезисы находили отклик среди «защитников Устава», искавших новую опору во внешнем мире. По воспоминаниям Чайковского, в Константинополе в это время проживала «масса поляков», скрывавшихся под мусульманскими и французскими именами[413]

. Так, сам Чайковский носил имя Мехмет-Садык-паши. Польские эмигранты делали ставку на развертывание национального движения на Балканах, один из важнейших центров которого они видели в Сербии в связи с крайне неустойчивой внутренней ситуацией в княжестве. Одной из основных целей поляков было нанесение ущерба авторитету России в Сербии, дискредитация ее политики в этом регионе. Найдя поддержку и прибежище во Франции, польские эмигранты ориентировали сербских политиков на помощь именно этой страны. Их пропаганда имела успех среди определенной части сербской знати, которая положительно воспринимала идеи демократического развития страны по западному образцу. А. Петрониевич в газетной статье обвинял Россию в своекорыстии, отмечая, что «Сербия не обязалась состоять под вечным покровительством какого-либо одного двора; само собою разумеется, что Сербия в случае надобности может искать защиты у какого угодно независимого двора, и даже не одного только, а одновременно у многих»[414].