Россия и Запад. От Рюрика до Екатерины II

Все ее неприятности приходили к ней из Версаля, все ее утешения – из Парижа. Существуют две Франции, из которых одна является ее врагом, другая – союзником. Ее переписка с философами часто будет носить следы злопамятства против министерства.

Опыт «самолюбия» и самокритики

Читать екатерининскую прозу – а императрица была одним из самых плодовитых российских писателей своего времени – не менее поучительно, чем ее письма или законопроекты. Даже в сказках Екатерины II обнаруживаешь философию, тесно связанную с реальной политикой русской государыни.

Одна из таких сказок-притч, озаглавленная «Опыт самолюбия», рассказывает, например, о человеке, слепо влюбленном во все свое. Ему казался великолепным и старый дом, вросший в землю, «с наклонностью к падению», и жена-брюзга, и лошадь с бельмом на глазу, – «одним словом, все, что ему принадлежало: мамы, няни, бани, веники, собаки, огород, пиво, полпиво, повар – все ему казалось отменными качествами снабдено для того только, что ему принадлежало, и любил он себя и никого иного».

Карикатура на примитивный, доведенный до полного абсурда русский патриотизм, справедливо называемый в народе в насмешку квасным или ура-патриотизмом, столь узнаваема, что следует отдать должное писательнице. При этом фрагмент написан настолько эмоционально, что становится очевидным: в реальной жизни, в политической практике Екатерине пришлось не раз сталкиваться с подобными личностями.

Но тут же рядом, всего страницей ниже, уже новая притча о русском купце, который, наглядевшись на голландцев в Архангельске, «вздумал дочь воспитать на иностранный образец, для чего и отдал ее в какой-то пенсион, где обертки с две ума она получила». Мораль и здесь очевидна: живи своим умом, не гонись за модой, если уж берешь что у иностранцев, то бери с толком, а не всё подряд.

Собственно говоря, ничего нового, придуманного самой Екатериной, в такой философии нет. Все это петровские заповеди, и именно им она пыталась следовать в своей внутренней политике. К опыту самолюбия императрица предлагала своим подданным присоединить опыт самокритики.

Первый серьезный опыт самокритики русские приобрели в ходе работы над «Наказом» – проектом нового уложения, подготовленным лично Екатериной. Это был своего рода проект-идеал, куда вошли почти все достижения современной тогда западной философии и правоведческой мысли, причем даже те из них, что еще не стали нормой и в самой Европе. Правда, в центре всего документа оставалась незыблемой мысль о том, что единственно приемлемой формой правления для России является самодержавие, но его предлагалось облечь в самые цивилизованные, просвещенные и гуманные одежды.

«Наказ» был компиляцией, составленной из ряда западных источников. Прежде всего это книга Монтескье «Дух законов» и сочинение итальянского криминалиста Беккариа «О преступлениях и наказаниях». Из 655 статей «Наказа» 294, по подсчетам специалистов, заимствованы у Монтескье. Есть там заимствования и из французской Энциклопедии и из сочинений немецких публицистов того времени Бильфельда и Юсти. Сама Екатерина на авторство, впрочем, и не претендовала.

В одном из писем Фридриху II, говоря о «Наказе», она откровенно замечает:

…Я, как ворона в басне, нарядилась в павлиньи перья; в этом сочинении мне принадлежит лишь расположение материала да кое-где одна строчка, одно слово.

В плагиате она откровенно признается и в письме к Даламберу:

Вы увидите из «Наказа» как я на пользу моей империи обобрала президента Монтескье, не называя его. Надеюсь, что если б он с того света увидел меня работающею, то простил бы этот плагиат ради блага 20 миллионов людей, которое из того последует. Он слишком любил человечество, чтобы обидеться на это; его книга служит для меня молитвенником.

Для русских читателей Екатерина не сочла нужным указать источники, использованные ею в работе над документом. Таким образом, для депутатов, собранных Екатериной со всей страны для рассмотрения проекта уложения, «Наказ» являлся отражением воли и разума верховной российской власти и лично императрицы.