Россия и Запад. От Рюрика до Екатерины II

Реальный пугачевский бунт, причиной которого стали голод, крепостное право со всеми его ужасами и беззаконие, царившее в российской глубинке, с этой екатерининской идиллией не стыкуются. Недаром попытки Петербурга найти здесь следы хоть какой-то иностранной интриги (подозревали французов, турок и поляков) не увенчались успехом.

Горючий материал оказался своим собственным. Степь подожгли беглые крепостные, раскольники, казаки, татары, башкиры, калмыки, киргизы. Кстати, русская история насчитывает около 40 самозванцев, взявших себе имя Петра III. Пугачев лишь наиболее предприимчивый из них и до поры удачливый.

Бунт потряс страну до основания, нанес ей огромный экономический ущерб. Прямо ударил мятеж и по практическим начинаниям, затеянным Екатериной, в частности по немецким колонистам, незадолго до того обосновавшимся в Поволжье по приглашению императрицы.

Ровно за десять лет до бурных событий своими манифестами от 4 декабря 1762 года и 22 июля 1763 года, получившими широкую известность в Европе, Екатерина II пригласила иностранных колонистов в Россию, гарантируя им ряд льгот: самоуправление, свободу вероисповедания, освобождение от воинской повинности и налогов.

Колонистам и их потомкам предоставлялись права российских граждан. Каждому колонисту выделялся большой участок неосвоенной пахотной земли, а самим колониям – прилегающие к ним пастбища и лесные угодья. На призыв Екатерины откликнулись многие, прежде всего немцы [6], хотя среди колонистов были также голландцы, французы, швейцарцы, чехи, поляки. Воспользовались этими манифестами и некоторые старообрядческие семьи, сбежавшие в свое время от притеснений в Польшу и Литву.

Вот эти-то молодые колонии и накрыла туча пугачевского бунта. Отношениям Пугачева с иностранными колонистами посвящен ряд исторических работ, но они во многом принципиально противоречат друг другу. По одной версии, Пугачев не причинил колониям большого вреда и заставлял колонистов лишь снабжать его подводами и продовольствием. Авторы подобной версии полагают, что самозванец, просчитывая все варианты развития событий, на всякий случай не хотел портить отношения с Западной Европой.

По данным этих исследователей, в том числе и Александра Пушкина, изучавшего историю Пугачевского восстания, колонисты не только не пострадали, но и в значительном количестве примкнули к восставшим. Пушкин писал:

Иностранцы, тут [по течению Волги] поселенные… все к нему присоединились… Пугачев составил из них гусарский полк.

Более поздние исследования пушкинскую версию категорически отвергают и, наоборот, приводят немало фактов грабежей немецких колоний и городков, например Екатериненштадта и Борегарда в Саратовской губернии. Около одной из немецких колоний Пугачев – любитель черного юмора – просто так, ради шутки, повесил астронома Ловица, на свою беду возглавлявшего тогда научную экспедицию, работавшую в степи. Как заметил, веселясь, «маркиз» Пугачев: «Теперь ученый ближе к звездам!»

Официальные отчеты того времени свидетельствуют:

В поселениях после нашествия злодея немало колонистов побито, в плен угнано и пограблено.

Согласно следственным документам по делу Пугачева, получается, что из 27 тысяч колонистов к мятежнику примкнуло лишь несколько человек, да и те отнюдь не добровольно, а от страха.

«Заря благоденствия рода человеческого занялась на севере»

Не считая возможным устранить главную причину пугачевского бунта – крепостное право, Екатерина решительно взялась за укрепление областной власти, не сумевшей адекватно отреагировать на опасную ситуацию. Центр был крайне раздосадован тем, что местная власть не затушила пожар восстания в самом зародыше.

С другой стороны, к этому шагу подталкивали и выводы, сделанные депутатами в ходе обсуждения «Наказа», – если члены комиссии и сходились в чем-то, так это как раз в том, что уже давно назрела реформа областного управления.

Первым шагом реформы 1775 года стало новое областное деление: вместо 20 обширных губерний возникло 50, но меньших. Каждая губерния получила единообразное и довольно сложное устройство, где легко прослеживается влияние западных политологов, приверженцев строгого разделения различных ветвей власти.

Но самое интересное, что в ходе екатерининской реформы в губерниях появились два учреждения, не только незнакомые ранее русской администрации, но представлявшие новинку и для Запада. Во-первых, это был так называемый Приказ общественного призрения, заведовавший благотворительными учреждениями, а во-вторых, Совестный суд, решавший дела не на основе формального права, а по совести. Об этом немало тогда писали европейские теоретики, но только Екатерина попыталась ввести подобное в практику.