Россия распятая

Я был крайне смущен таким комплиментарным поворотом разговора и, глядя на раздраженного Максима, сказал: «Помилуйте, я готов залезть под стол от смущения, когда слышу такие высокие оценки моих работ, тем более от историка. Я себя чувствую лучше, когда определенные люди меня поносят».

…Глядя в стол, не меняя позы, Максим произнес как бы нехотя: «Ну, насчет диссертации я не согласен, но, бесспорно, что ваша картина „Мистерия ХХ века“ – смелый и бесстрашный документ нашего времени».

Воспользовавшись секундной паузой, Максим, сидевший за столом в позе академика Павлова с портрета Нестерова – два сжатых кулака, выброшенных вперед, – пожелал, видимо, вернуть разговор в «научное» русло: «Разве ты можешь отрицать, – обратился он к Виктору, – что Гумилев утвердил особую научную дисциплину – этнологию, объединяющую естественные и гуманитарные науки? Лев Николаевич предложил три главенствующих параметра: пространство, время и этнос – „коллектив людей, творящих историю“.

Виктор встал: «Подумаешь, три параметра – зло вдохнул он. – Это такое же открытие, как если я назову свои параметры: человек, чтобы жить, должен есть, пить и спать. Буду ли я иметь честь называться историком, даже если переложу это на греческий язык и придуманную „пассионарность“: биосфера, этногенез и влияние почвы на почерк? Разве норманист, каким был Гумилев, равно как и его учителя – идеологи и сподвижники – ученики, могут называться историками? Твой Лев Гумилев ничего не понимал в русской истории; более того, считал, что нашествие азиатов на Русь было милым культуртрегерским пикником в стране пьяных варваров! Он не понимает смысла и сути истории, что она есть борьба религий и рас, Бога и сатаны. Важно; – хочу в твоих глазах оставаться историком, – чтобы „этнос“ и его история рассматривались с этих позиций. Историю делают единицы и народные массы, верящие в Бога или в дьявола и своего, не боюсь этого слова, национального вождя. Дарвин, Ницше или Маркс тут ни при чем. У нас есть серьезные историки, но они выступают против амбиций Гумилева. Я хочу быть историком России, а ты – исповедовать антинаучные абстрактные теории – бредни Льва Николаевича».

Я увидел, как вскочил со стула Максим, и почувствовал, что дело вот-вот перейдет в рукопашную. Оба оппонента тяжело дышали, не замечая меня. Успокаивая их, я попросил обоих отвлечься и высказать свою точку зрения на проблему Хазарии. Максим неохотно ответил: «Прочтите „Открытие Хазарии“ Гумилева, там все сказано». Неуемный Виктор возразил: «Не читайте гумилевское „Открытие Хазарии“. Это мнимое открытие, которое не состоялось. Очень трогательно, что они потеряли во время подводных исследований акваланг, но странна самоуверенная датировка найденных черепков древней посуды, которые безапелляционный Лев Николаевич считает свидетельством найденных им хазар. Итиль до сих пор не найден вообще! Нигде не найдено остатков фундаментов домов, синагог, дворцов, мечетей и городских зданий. Это только гипотеза со ссылками на изменение почвы якобы из-за смены уровня воды Каспия. Где доказательства, что это Хазария и что найденные захоронения именно хазарские? Обнаруженные останки в захоронениях, названные хазарскими, не прошли главного – научной „этнической“ атрибуции. Чьи это черепа? Индоевропейские, семитские или монголоидные? Но должен сказать, – продолжал Виктор, – что книга Гумилева „Открытие Хазарии“ написана живо, и не случайно наш ученый Артамонов назвал ее научным детективом, хотя археологи встретили, как мне говорили, тогда его сообщение вяло и кисло».

Поняв, что большего от них не добьюсь, я задал последний вопрос: куда бесследно исчезли хазары? Беря инициативу в свои руки, севший снова за стол Виктор, подумав, ответил: «Еврейская община и обращенные в иудаизм иногородцы под видом евреев покинули Хазарию, а другие племена, входившие в Хазарский каганат, но не принявшие иудаизм, так и остались жить на своих местах, но уже не назывались хазарами». Кивнув головой на Максима, улыбнувшись, сказал: «Пусть я стану заклятым врагом моего коллеги-гумилевца, но выскажу крамольную мысль: хазары и масоны – это тайна нашего времени, которая пока не может быть исследована до конца ни одним ученым. Например, вы знаете, что потомки хазар участвовали в убийстве первого и последнего русского самодержца?»

«Ка– ак?» – встрепенулся, снова приподнимаясь, Максим. Признаться, и я не ожидал такого пассажа. «А очень просто», – иронически, но уже глядя на меня, сказал, поглаживая свою коротко стриженную бороду, историк. «Первое убийство было в 1174 году в Боголюбове, находящемся, как известно, недалеко от Владимира. Вам обоим, конечно, известно, кто такой Андрей Боголюбский?»

«Да, да, известно», – неожиданно хором ответили мы с Максимом.