Россiя въ концлагере

-- Знаешь, у тебя сейчасъ просто нервная реакцiя... Отдохнешь -пройдетъ.

-- А у тебя?

Юра пожалъ плечами.

-- Да какъ-то, дeйствительно, думалъ, что будетъ иначе. Нeмцы говорятъ: Bleibe im Lande und naehre dich redlich.

-- Такъ что же? Можетъ быть, лучше было оставаться?

-- Э, нeтъ, ко всeмъ чертямъ. Когда вспоминаю подпорожскiй УРЧ, БАМ, дeтишекъ -- и сейчасъ еще словно за шиворотъ холодную воду льютъ... Ничего, не раскисай, Ва...

Насъ снова накормили до отвала. Потомъ все населенiе заставы жало намъ руки, и подъ конвоемъ тeхъ же двухъ пограничниковъ, которые встрeтили насъ въ лeсу, мы двинулись куда-то пeшкомъ. Въ верстe отъ заставы, на какомъ-то другомъ озерe, оказалась моторная лодка, въ которую мы и усeлись всe четверо.

Снова лабиринты озеръ, протоковъ, рeченокъ. Снова берега, покрытые тайгой, болотами, каменныя осыпи, завалы бурелома на вершинахъ хребтовъ. Юра посмотрeлъ и сказалъ: "бр-ръ, больше я по такимъ мeстамъ не ходокъ, даже смотрeть не хочется"...

Но все-таки сталъ смотрeть. Сейчасъ изъ этой моторки своеобразный карельскiй пейзажъ былъ такимъ живописнымъ, отъ него вeяло миромъ лeсной пустыни, въ которой скрываются не {489} заставы ГПУ, а Божьи отшельники. Моторка вспугивала стаи дикихъ утокъ, маленькiй пограничникъ пытался было стрeлять въ нихъ изъ парабеллюма. По Юриному лицу было видно, что и у него руки чесались. Пограничникъ протянулъ парабеллюмъ и Юрe -- въ Медгорe этого бы не сдeлали. Раза три и Юра промазалъ по стайкe плававшихъ у камышей утокъ. Утки снялись и улетeли.

Солнце подымалось къ полудню. На душe становилось какъ-то яснeе и спокойнeе. Можетъ быть, и въ самомъ дeлe Юра правъ: это было только нервной реакцiей. Около часу дня моторка пристала къ какой-то спрятанной въ лeсныхъ заросляхъ крохотной деревушкe. Наши пограничники побeжали въ деревенскую лавченку и принесли папиросъ, лимонаду и чего-то еще въ этомъ родe. Собравшiеся у моторки молчаливые финны сочувственно выслушивали оживленное повeствованiе нашего маленькаго конвоира и задумчиво кивали своими трубками. Маленькiй конвоиръ размахивалъ руками такъ, какъ если бы онъ былъ не финномъ, а итальянцемъ, и, подозрeваю, вралъ много и сильно. Но, видимо, вралъ достаточно живописно.

Къ вечеру добрались до какого-то пограничнаго пункта, въ которомъ обиталъ патруль изъ трехъ солдатъ. Снова живописные разсказы пограничника -ихъ размeръ увеличивался съ каждымъ новымъ опытомъ и, повидимому, обогащался новыми подробностями и образами. Наши хозяева наварили намъ полный котелъ ухи, и послe ужина мы улеглись спать на сeнe. На этотъ разъ я спалъ, какъ убитый.

Рано утромъ мы пришли въ крохотный городокъ -- сотня деревянныхъ домиковъ, раскинутыхъ среди вырубленныхъ въ лeсу полянокъ. Какъ оказалось впослeдствiи, городокъ назывался Илломантси, и въ немъ находился штабъ какой-то пограничной части. Но было еще рано, и штабъ еще спалъ. Наши конвоиры съ чего-то стали водить насъ по какимъ-то знакомымъ своимъ домамъ. Все шло, такъ сказать, по ритуалу. Маленькiй пограничникъ размахивалъ руками и повeствовалъ; хозяйки, охая и ахая, устремлялись къ плитамъ -- черезъ десять минутъ на столe появлялись кофе, сливки, масло и прочее. Мы съ любопытствомъ и не безъ горечи разглядывали эти крохотныя комнатки, вeроятно, очень бeдныхъ людей, занавeсочки, скатерти, наивныя олеографiи на стeнахъ, пухленькихъ и чистенькихъ хозяекъ -- такой слаженный, такой ясный и увeренный бытъ... Да, сюда бы пустить нашихъ раскулачивателей, на эту нищую землю -- не то, что наша Украина, -- на которой люди все-таки строятъ человeческое житье, а не коллективизированный бедламъ...

Въ третьемъ по очереди домe мы уже не могли ни выпить, ни съeсть ни капли и ни крошки. Хожденiя эти были закончены передъ объективомъ какого-то мeстнаго фотографа, который увeковeчилъ насъ всeхъ четырехъ. Наши пограничники чувствовали себя соучастниками небывалой въ этихъ мeстахъ сенсацiи. Потомъ пошли къ штабу. Передъ вышедшимъ къ намъ офицеромъ нашъ маленькiй пограничникъ пeтушкомъ вытянулся въ струнку и сталъ о чемъ-то оживленно разсказывать. Но такъ какъ разсказывать, да еще и оживленно, безъ жестикуляцiи онъ, очевидно, не могъ, то {490} отъ его субординацiи скоро не осталось ничего: нравы въ финской армiи, видимо, достаточно демократичны.