Россия за облаком

Не сбылись надежды, что сын родится, и в семье всё станет, как следует быть. Ещё хуже стало. Серёжа ходил недовольный, дулся, что мышь на крупу, жаловался на отсутствие внимания и заботы. К сыну не подходил, не то боялся, не то ревновал, что Митрошка Шуркино внимание отвлекает. Не брал его на руки, даже когда Митрошка принижался плакать, только кричал недовольно:

— Сделай что-нибудь наконец! Пусть он замолчит!

— Ты бы с ним поговорил, — не выдерживала Шура. — Чать твой сын, не купленный.

— Чего с ним говорить? Всё равно он ни хрена не понимает.

Патронажная сестра, навещавшая молодую маму, успокаивала:

— С мужчинами это часто бывает. Пока ребёнок говорить не начнёт, они его не воспринимают.

Значит, надо ждать ещё. Быть терпеливой, ласковой, заботливой. Хорошо хоть по ночам Серёжа перестал приставать. И нельзя сразу после родов с мужем жить, и не нравится ему, что от Шурки молоком пахнет. Сергей даже сказал раз, что Шура теперь не женщина, а коза.

Потом кончились деньги. Маленький ребёнок требует много: кремы, соски, игрушки, распашонки… Одни памперсы сколько стоят, а ведь это не подгузник, который постирал — и снова используй, памперс — штука одноразовая. Серёжу тоже надо кормить, а пособие на ребёнка — не деньги, а слёзы. Пришлось начинать трудный разговор с мужем.

— Откуда я тебе денег возьму? — закричал Серёжа. — Рожу, что ли? Головой думать надо было, прежде чем детей заводить!

Серёжа ушёл, хлопнув дверью, и вернулся лишь утром, хотя ансамбль в этот день в клубе не играл.

— Ты где был? — спросила Шура.

Сергей уселся на край кровати, — Шура так и не смогла отучить его от этой скверной привычки, — потёр лицо ладонью и произнёс:

— Что-то у нас с тобой в жизни не срастается.

— Ты где был-то? — повторила Шура.

— А вот это, — Сергей резко вскочил, — не твоё дело! Я же говорю, расходиться нам надо.

— Куда расходиться? — тупо переспросила Шурка.

— Не куда, а как! Молча. Сама видишь, характерами мы не сошлись, я человек творческий, а ты как была деревней, так и осталась. Говорить с тобой не о чем, у тебя только ребёнок на уме, о муже ты не заботишься, в постели — словно лягушка холодная… так чего ради нам с тобой жить? В общем, так, я нашёл себе другую женщину, а с тобой подаю на развод.

— Какой развод? — Шурка никак не могла понять, что ей говорят. — Нас же в церкви венчали.

— А разведут в загсе. Загс сейчас главнее, без него церковный брак силы не имеет.

— Что господь соединил, то люди не разводят. Что ты говоришь, Серёжа, это же грех какой!

— Ну, грех. Все грешны, один бог без греха. Что же мне после этого с тобой всю жизнь мудохаться? Покаюсь, отмолю — господь простит.

— Блуд — грех смертный, его не отмолишь.

— Это с тобой трахаться — блуд смертный! — закричал Серёжа. — Ты ещё меня учить будешь, дура фригидная! В общем, так: квартира оформлена на меня, ты здесь и вовсе не прописана, так что собирай манатки и проваливай в свою деревню. Музыкальный центр у меня куплен до свадьбы, телевизор мои родственники подарили, так что совместно нажитого у нас только детские вещи. Потом оценим, сколько это может стоить, и свою долю я тебе за полцены уступлю.

— Серёжа, опомнись! У нас же Митрошка!

— Вот и целуйся со своим Митрошкой, а меня — уволь.

— Подумай хорошенько, Серёжа. Та женщина тебе никто, а мы венчаны.

— Повенчаюсь и с этой.

— Да кто ж тебя повенчает при живой жене?

— Повенчают, куда они денутся. Тут откажут — в Москву поеду, там попы покладистые. Заплачу побольше — и повенчают.

— А бог? Его не обманешь. Вот он, смотрит. Сам же не велел на божницу занавески вешать.

— Ты меня ещё будешь православию учить? Дура! Лучше попытайся понять: автобус на Ефимки в полтретьего уходит. Опоздаешь — будешь на автовокзале ночевать.

Митрошка проснулся и захныкал. Шура подошла к сыну, перепеленала. Губы сами шикали успокаивающе:

Шу- шу-шу… шу-шу-шу…

Я Митрошку укушу…

Надо бы покормить сына, но смертельно стыдно обнажать грудь при Серёже. Лучше уж на автовокзале, там люди чужие, им дела нет.

На автобус Шура поспела с запасом. А чего, спрашивается, не поспеть? В чём была, в том и ушла. Забрала Митрошку, а всё остальное бросила. Пусть другая женщина Шуркины лифчики примеряет.

Мать была дома и, увидав Шурку, поначалу обрадовалась.

— В гости приехала? Вот молодец! Давай сюда Митрошку… А Сергей где?

Шура без сил опустилась на лавку, едва не выронив спящего сына, и произнесла чужим, утробным голосом:

— Выгнал он меня.

— Чево?… - Фектя так и застыла с разинутым ртом. Потом вгляделась в помертвелое Шуркино лицо, забрала из расслабленных рук завёрнутого в одеяльце внука, решительно потребовала:

— Ну-ка рассказывай, чего ты там натворила?

— Свят крест, ничем перед ним не виноватая. Это он полюбовницу завёл, а теперь жениться на ней хочет. А мне сказал: убирайся, а то на автобус не поспеешь, будешь на вокзале ночевать с пьяными бомжами.

— Какое жениться, что ты бредишь?! Охолони, да расскажи по порядку, что у вас стряслось…