Россия за облаком

— Да, конечно, вы молодой, энергичный человек, вы мечтаете о переменах. А я — старик. Я помню Сталина, Я пережил Хрущёва, Брежнева, перестройку… Хотите, я расскажу вам политический анекдот? В конце концов, это пикантно — рассказывать политический анекдот майору госбезопасности. Только он очень старый, ему больше двух тысяч лет. Так вот… Умер в Сиракузах тиран Дионисий. Народ ликует, лишь одна старушка стоит у стеночки и плачет. Её спрашивают: «Бабка, ты чего?» — «Да по Дионисию плачу, сыночки…» — «Ты, никак, рехнулась, старая! Он, что, родственник тебе?» — «Упаси боже, он мне никто…» — «Так, может, доброе что для тебя сделал?» — «Нет, что вы, ничего, кроме зла, от него не видала…» — «Так, может, родне твоей, или друзьям, или знакомым что доброе сделал?» — «Скажете тоже… я о таком и не слыхивала…» — «Так что ж ты тогда плачешь?» — «Ой, сыночки, стара я, четырёх тиранов на своём веку пережила, каждый новый был хуже прежнего. Вот и горюю, кто-то на место Дионисия придёт».

- Понятно, — произнёс майор. — Что на это сказать? Когда у власти тираны, так обычно и бывает. Отсюда вывод: нечего тиранам власть давать.

— А как её не дашь, тирану-то? Он спрашивать не будет, сам возьмёт.

— Не так это будет просто. Ведь мы знаем, где в прошлом наделаны глупости, а он — не знает. Тиран всегда приходит под маской избавителя, когда общество устало от катаклизмов. А мы как раз катаклизмов и не допустим. Силой против истории прать — самая большая дурь, а кой-где слегка подтолкнуть в нужную сторону — почему бы и нет?

— Не боитесь, что через сто лет ваш слабенький толчок всем нам такого пинка даст, что от России и вовсе мокрого места не останется?

— Если по уму действовать, то не даст. Подобные сценарии легко просчитываются. Впрочем, это дело не сегодняшнее. А пока вам всё равно здесь сидеть, так сводите наших людей в девятнадцатый век и обратно, Год этак в тысяча восемьсот шестьдесят третий. Туда вы, кажется, тропы не затоптали?

— У меня так не получится, — сказал Горислав Борисович. — Один я сходить могу, а если вместе с кем-то, то он и должен дорогу выбирать.

— Это как?

— Цель должна быть у человека. Просто так время сквозь себя шастать не позволяет. Вам надо, вы своих людей и поведёте, а я просто рядом буду. И учтите, я не таксист, которому адрес назвали, он и привёз. Пока идём, вы всё должны растолковать: куда и зачем. Врать на туманной тропе нельзя, так что заранее примиритесь с мыслью, что я должен всё о ваших планах знать. Правду, только правду, всю правду. До конца не договорите, так до конца и не дойдёте.

— Крутенько! — признал майор. — Врать без веской причины я не приучен, но чтобы всё до конца договаривать — такое мне тоже непривычно.

— Не хотите — можете дома сидеть.

— И когда надо будет исповедоваться?

— На дороге. Сейчас-то зачем? Тут можно безнаказанно врать.

— Спасибо за разрешение! — саркастически заметил майор. — Но я и сейчас врать не стану, а то ещё войду во вкус… А пока давайте по-честному выяснять, что же всё-таки произошло на берегу. Нумизмат и его братки застрелены из ружья, причём двое — выстрелом в затылок. Кстати, сам Нумизмат оружия не имел, а один из его подельщиков ни разу не успел выстрелить. Отстреливался только тот, о котором мы пока ничего не знаем. Так что, стрельбу начал… как бы это выразиться поаккуратней… человек с ружьём.

— Нет у меня ружья, и стрелять я не умею!

— А у Савостиных ружьё было и по крайней мере двое из них стрелять умели хорошо. Это вам не хотелось бы исправить?

— Хотение тут ничего не значит. Во вчерашний день не пройти. И даже на сорок лет назад — тоже, Я пробовал, не получается. Наверное, нельзя туда, где ты уже родился.

— А вообще, где граница пролегает?

— Не знаю. В тридцать седьмой меня не тянет и в семнадцатый — тоже. Вот в тринадцатом году я был, ещё в ту пору, когда платками торговал. Ходил смотреть, какие там цены на фабричные материи.

— И как?

— Никак. У них уже своего полно, невыгодно там торговать.

— Ну и ладно. Двадцатый век мне неинтересен, я там и без того жил. А вот в шестидесятые годы девятнадцатого — охота. Раньше — тоже не надо, там крепостное право, дикость… Так что, шестьдесят третий год — а?… Сводите?

— Скажите, — медленно спросил Горислав Борисович, — а бороды вы и ваши сотрудники отпустили специально, чтобы в прошлое ехать? Вы уже тогда всё знали?