Российские гении авиации первой половины ХХ века

Прошло почти пять лет после октябрьского переворота. В стране НЭП, страна приходит в себя после ужасов Гражданской войны. Заработал транспорт. Люди радуются возврату к нормальной жизни. Происходит развитие науки и культуры. Возникают новые издательства и журналы, научные и художественные общества. Казалось бы, что жизнь налаживается.

Но это все лишь краткая передышка. Весной 1922 г. коммунисты разворачивают новое наступление – на идеологическом фронте. Появляется декрет о конфискации церковных ценностей – солдаты Красной армии бесцеремонно врываются и грабят храмы под предлогом помощи голодающим. Одновременно с массовыми арестами священников вносится разлад в духовенство и паству. Идет охота на эсеров и членов других партий, еще вчера бывших союзниками большевиков. ВЧК сменила свое пугающее название на ГПУ

Генсеком партии становится Сталин и начинает прибирать власть к рукам. Ходят слухи, что Ильич заперт в Кремле, потерял дар речи. Единственно, что он может выговаривать: «Что я сделал с Россией?».

Здоровье Ленина действительно пошатнулось, но он ещё способен держать перо в руках. В мае Ленин редактирует Уголовный кодекс: «По-моему, надо расширить применение расстрела (с заменой высылкой за границу). Ну а если вернутся? И это будет предусмотрено: за неразрешенное возвращение из-за границы – расстрел!». Это было первое упоминание о высылке политических противников. Оно было одним из последних политических деяний вождя партии, посетивших голову Ильича накануне апоплексического удара.

За шесть дней до приступа, свалившего его в постель (25 мая 1922 г.) Ленин пишет секретное письмо Дзержинскому – программу операции, которая была предусмотрена заранее: «Тов. Дзержинский! К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции. Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим…». Тут же названы имена первых кандидатов в изгнанники: авторы журнала «Экономист» – и список его сотрудников. «…Это, по-моему, явный центр белогвардейцев… Это, я думаю, почти все законнейшие кандидаты на высылку заграницу…Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить и излавливать постоянно и систематически высылать их за границу» (Подпись: Ленин).

Следовательно, первая часть печального списка лиц и профессий принадлежит самому вождю мировой революции. Это происходит в то время, когда ученых людей в полуграмотной, нищей, обескровленной революциями и войнами России катастрофически не хватает. Перед ГПУ поставлена срочная задача умирающего вождя – собрать досье на «писателей и профессоров». Назначен час облавы – ночь с 16 на 17 августа.

Один из кандидатов в изгнанники – Николай Александрович Бердяев – самый известный на Западе русский философ, творец «нового религиозного сознания». Первая встреча с Чрезвычайкой случилась у Бердяева в ночь с 18 на 19 февраля 1920 г. Бердяеву, единственному из всех арестованных в феврале, выпала честь быть допрошенным самим создателем ЧК. Больше того, на допрос соизволил приехать из Кремля еще один вождь большевиков – Лев Каменев; тут же был и Менжинский. Это человек, когда-то до революции мелькавший в литературных кругах Петербурга как начинающий беллетрист. Вот пересказ фрагмент статьи Виталия Шенталинского «Осколки серебряного века» (Новый мир, №№ 5–6, 1998). «Тюремное заточение Бердяева оборвалось так же внезапно, как и началось. Однажды в полночь его повели на допрос – по бесконечному лабиринту мрачных коридоров и лестниц. Вдруг – ковровая дорожка, распахнулась дверь в залитый ярким светом огромный кабинет со шкурой белого медведя, распластанной на полу. У письменного стола стоял высокий военный с красной звездой на груди. Острая бородка, серые печальные глаза. Вежливо пригласил сесть, представился: «Дзержинский»». Словом, встреча была опасная и торжественная, достойная того, чтобы войти в историю. Много лет спустя Бердяев опишет ее в своей философской автобиографии «Самопознание». «Дзержинский произвел на меня впечатление человека вполне убежденного и искреннего – вспомнит он. – Это был фанатик… В нем было что-то жуткое… В прошлом он хотел стать католическим монахом, и свою фанатическую веру он перенес на коммунизм»…Допрос длился около часа… «Я вас сейчас освобожу, – вдруг сказал Дзержинский. – Но вам нельзя уезжать из Москвы без разрешения».