Российский колокол, 2015 № 5-6

Мне известно, куда обычно метят, ежели хотят убить, – а негр, точно бык, уже вперил в моё горло свои белки, наливавшиеся кровью да свирепой радостью, которая всегда предвещает доброе убийство. Я улыбнулся в ответ, наивно и весело, – я был действительно счастлив – всё становилось просто: жизнь и смерть, а вовсе не груды адских тонкостей, тлеющих в прищуренных буркалах народовластных душегубов моего континента. К тому же эту смерть я любил, ведь мы с ней частенько встречались. А ещё я знал, что сегодня я не умру.

«Атчуме!», – взвизгнул арбитр, будто чихнул. Его пиджак расправил крылья, а сам он разбух, как тропическая жаба, и взмахнул руками. Негр сорвался с места, прыгнул ко мне – я отпрянул вмиг и, точно бражник, влекомый лампадой, завертелся вокруг него. Трижды он изловчился достать меня голенью в ту заветную болевую точку на бедре. Вся нога сразу онемела – в тот же момент его правый кулак ввинтился мне в зубы и отскочил – словно гадюка, сделавшая своё чёрное дело. А целил-то он в горло, в самый кадык, выставив под перчаткой костяшку среднего пальца (если попадет куда надо – сразу проглатываешь язык), да только промахнулся: я ведь с самого начала знал, что сегодня ему меня не убить!

Мне оставалось не больше минуты: после на левую ногу всё равно не наступить; изо рта хлынет кровь, которую я ещё умудрялся проглатывать – каратеги покроется алыми пятнами – ведь белое так легко измарать! – второй арбитр рубанёт податливую пустоту холёной кистью, звучно гикнет: «Хаяме!». И победа достанется негру.

Я всосал кровь, сломанным носом жадно втянул пересоленный воздух, подставил голень под гедан-маваши-гери тотчас хрюкнувшего негра – сам я лишь прокусил пластинку, скрипнув зубами. И, не ставя ногу на татами, хрястнул негра в бедро – раз, другой, несчётное количество раз, – метя в одно и то же место – чуть пониже впадины, где ляжка соединяется с тазом.

Негр танцевал свою ужасную африканскую пляску – уже без ритма, без цели, без поющего бога-хореографа. Однажды он всё-таки попытался выставить голень, но мой круговой удар пришёлся ему по колену; негр неловко отступил к самой черте, и в белках его глаз проступило покорное выражение закланного вола. Чёрные трибуны улюлюкали, стучали рельефными американскими подошвами в безответные спинки пластиковых сидений, сквернословили на волофе, а негр всё скакал, подчас исхитряясь доставать правым кулаком моё солнечное сплетение. Но я даже не уклонялся, а только прикрывал на всякий случай голову и горло; как при замедленной съёмке замечал за спиной противника бешеные ряды (на ум мгновенно приходил и молниеносно уносился прочь рассказ про снежные просторы да Зоринку) и продолжал мочалить его бедро.

Затем – всё по годами отработанной схеме – удар в лицо уже бесчувственной ко всему ноги и сразу – правым кулаком, задубевшим от долголетних избиений безответного японского болвана – в грудь ему под левый сосок! Через перчатку и плотную ткань каратеги я ощутил, как прогнулось ребро, – я взял негра на вдохе, а потому он внезапно посерел и бесшумно обрушился на пол.

Багровощёкий арбитр приподнял левую бровь, вздёрнул к потолку флажок и посмотрел туда же, как бы взывая к незримому свидетелю. Зрители засвистели, затопали, завопили. Дебелый доктор, переливаясь холмистой лысиной, уже мчался к татами, тщась настичь свою колоссальную безногую тень и влача огромный чемодан с парой сплетённых лептоцефалов на боку. Я снял перчатку, выплюнул на линию жизни две зверски искусанные пластинки, которые тотчас изогнулись и уставили на меня свои пустые глазницы.

Негр встал на четвереньки, протяжно и нежно заблеял на ухо своему бабуинообразному тренеру какую-то тайну. Стадион постепенно затихал. Я вгляделся в первые ряды и вдруг понял, что до сумасшествия обожал эти гнусные, пошлые, злобные хари, дико любил негра, который всё силился подняться на ноги и, брызнув кровью, радостно и облегчённо расхохотался, – тут же старательно высчитывая, через сколько недель я перестану ковылять, как Тиресий, лишённый вакхической анестезии.

Трибуны вздрогнули, рассмотрели кровь и улыбку, с изумлением воззрились на меня и, казалось, что-то пронзило воздух, расколовши его, точно хрусталь. Сначала одна трёхпалая мулатка засмеялась, ткнула в мою сторону средним щупальцем с искусно выточенным коготком, затем другая; стадион ещё раз содрогнулся, и теперь всё вокруг хохотало, неслось, гремело лавиной, било в ладоши. В ушах у меня зазвенело. Арбитр повернулся ко мне, хищно оскалился, подмигнул голубым глазом, зычно заговорил на непонятном наречии и утёр рукавом мокрые, будто от крови или виноградного сока, губы.

Др. Анатолий Ливры

Сергей Лукьяненко

Казачок Засланный

№ 45078 «Только небо, только ветер…»

«Только небо, только ветер…»

Только небо, только ветер…

– Три миллиона жизней – это плата за независимость?!

Президент смотрел с экрана строго и серьезно. Будто ждал ответа.