Российский колокол №7-8 2016

Пашутин для верности подержал его ещё, тряхнул, проверяя – не притворяется.

«Свободная, богатая, сильная Россия… – мчались безумным намётом мысли. – Разве я борюсь не за неё? Разве Корнилов не за неё боролся? Так почему же мы, русские люди, ищущие процветания для своей Родины, оказались по разные стороны баррикад и убиваем друг друга? Может быть потому, что Россия Ленина и Троцкого не будет похожа на Россию Деникина и Корнилова? А через сто лет явится ещё кто-нибудь и предложит свою Россию? Тоже богатую, свободную и сильную, но совершенно не такую, за которую умирали мы и большевики… И русские люди, которые видят будущее своей державы по-иному, снова возьмутся за оружие? Снова польётся русская кровь на радость немцам, французам и англичанам. Тогда зачем всё это? Может, лучше, как у Троцкого – ни побед, ни поражений?..»

Грохнул выстрел.

Пашутин-пёс отпрянул от задушенного волка. Скосил взгляд.

В дверном проёме стоял Долинский с печатью ужаса и безумия на лице и палил из «нагана».

Две пули с чавканьем вошли в тело Чистякова, на глазах возвращавшего человеческий облик. Одна обожгла правую заднюю лапу Николая Андреевича. Остальные с глухим стуком воткнулись в глинобитную стену. Барабан разрядился, но, к счастью, подпоручик продолжал нажимать на спусковой крючок, не замечая сухих щелчков.

Путь в окно Пашутину был заказан – задняя лапа висела плетью, поэтому ротмистр проскользнул мимо адъютанта, который, казалось, и не заметил его, не отрывая взгляда от Чистякова. Побежал на трёх лапах, огибая воронки, через огороды к той промоине, где оставил одежду.

Над Екатеринодаром гремела канонада, словно прощальный залп по главнокомандующему Добровольческой армией, который столько раз проходил по лезвию, играл со смертью и уцелел, а тут нашёл свою смерть в столкновении с оборотнем – то ли троцкистом, то ли масоном, то ли тамплиером. И что теперь будет с империей? Раздёрганная на куски, погружённая в разруху и нищету Россия будет ли иметь надежду на спасение? Чистяков не сомневался, что будет, но Николай Андреевич не разделял его уверенности. Прапорщик врал о мольфаре, почему бы ему не соврать ещё раз? Или тогда он говорил правду, но сейчас предпочёл отказаться от своих слов?

Снаряды снова ложились неподалеку от фермы.

Пашутин падал в грязь и полз на брюхе, волоча простреленную лапу. Оставлял кровавый след на снегу. Скорей бы Знак, там можно вернуть человеческий облик и перевязать рану.

Нырнув в промоину, мохнатый пёс застыл, тяжело поводя боками.

Пропало всё. Одежда его и Чистякова, тело корнета Задорожнего. Не меньше десятка человек топтались здесь, поэтому от громового колеса на осталось и следа, а нож кто-то выдернул из земли и забрал с собой.

Николаю Андреевичу захотелось запрокинуть голову к небу и взвыть.

Но глупо привлекать к себе внимание.

Когда-то давно его учитель сказал – принимай жизнь такой, какая она есть. В любом, даже в самом безвыходном положении нужно уметь отыскивать свои достоинства и недостатки. Сил вернуть человеческий облик не хватит. Значит, нужно оставаться в зверином. Плохо, но не критично. Быстрее затянутся раны. А там, глядишь, и силы вернутся.

Выбрав место посуше, пёс улёгся и принялся вылизывать ляжку, чтобы остановить кровотечение.

10

Генерал Корнилов лежал на носилках, прикрытый буркой.

Врач, покачав головой, отошёл в сторону, зачерпнул пригоршню воды из ведра.

Офицеры штаба переглянулись между собой. Нелепый случай. Ведь Екатеринодар почти упал в руки Добровольческой армии.

– Господа, кто же примет командование? – звенящим от волнения голосом спросил Марков.

– Да… Я, конечно, – сдавленно проговорил Деникин, пряча в карман носовой платок, которым только что утирал повлажневшие глаза. – Я приму. Об этом было раньше распоряжение Лавра Георгиевича, еще вчера он мне это говорил…

– На два слова, Антон Иванович, – Романовский кивнул на дверь домика.

Они прошли мимо Долинского, который держал в трясущихся руках кружку с ядрёным самогоном. Краем сознания Деникин отметил, что адъютант приканчивает третью. Другой человек давно свалился бы, но подпоручик только дёргал кадыком и затравленно смотрел по сторонам.

Тело голого человека с разорванным горлом и двумя пулевыми ранениями – в грудь и в живот – накрыли заскорузлым от пота вальтрапом.

– Вы же понимаете, Антон Иванович, – без обиняков начал Романовский, – что в армии не должны узнать, что здесь произошло. Не хватало нам всякой мистики и чертовщины. Растеряем половину личного состава.

– Конечно, конечно… – торопливо закивал Деникин, потирая седоватую бороду. – Кстати, Иван Павлович, Марков опознал офицера из его полка.

– Да?

– Прапорщик Чистяков Александр Валерьянович. Прибился к отряду после Усть-Лабинской.

– Почему он голый? Что за бред несёт Долинский?

– Если бы я знал, Иван Павлович, если бы я знал. Кстати, из Офицерского полка дезертировал ротмистр Пашутин. Их одежду случайно нашли в неглубоком овраге, южнее кирпичного завода.

– Час от часу не легче.