Ростов Великий

Фетиньюшка сняла драную шубейку из овчины, подошла к люльке и минуту-другую наблюдала за Бориской. Тот плакал и корчился всем телом.

— Надо бы рубашонку снять.

Из закута, откинув, занавесь из рогожи, вышел чумазый малец лет восьми и, скосив черные глазенки на Фетиньюшку, произнес:

— А сказывают, твоя мать ведьмака.

— И вовсе не ведьмака, — обидчиво отозвалась девочка, и вопросительно посмотрела на хозяина избы.

Михайла погрозил мальчонке кулаком.

— Ступай в закут, и чтоб носа не высовывал.

Слова мальца не некоторое время вывели девочку из себя. Она нахмурилась и посуровела личиком. Вот и делай людям добро. Многие знахарку за ведьму принимают. Напраслина всё это, словами матери подумала Фетиньюшка. Знахаркой была её мать, а не чародейкой, то ж отличать надо. Колдун всегда прячется от людей и окутывает свои чары величайшей тайной. Знахари же творят своё дело в открытую, без креста и молитвы не приступают к делу. Даже все целебные заговоры не обходятся без молитвенных просьб к Богу и святым угодникам. Правда, знахари тоже нашептывают тихо, вполголоса, но затем открыто и смело молвят: «Встанет раб Божий, благословясь и перекрестясь, умоется свежей водой, утрется рушником чистым; выйдет из избы к дверям, пойдет к храму, подойдет поближе да поклонится пониже».

Знахаря не надо разыскивать по питейным домам и видеть его во хмелю, выслушивать грубости и мат, смотреть, как он ломается, вымогает деньги, и страшит своим косым медвежьим взглядом и посулом горя и напастей. У знахаря — не «черное слово», кое всегда приносит беду, а везде крест — креститель, крест — красота церковная, крест вселенный — дьяволу устрашение, человеку спасение. Крест опускают в воду перед тем, как задумывают наговаривать её таинственными словами заговора, и тем самым вводят в неё могущественную целебную силу. У знахаря на дверях замка не висит, входная дверь открывается всегда легко и свободно; теплая изба отдает запахом сушеных трав, коими увешены стены и обложен палатный брус; всё на виду, и лишь только перед тем, как начать пользовать, знахарь уходит за перегородку Богу помолиться, снадобье приготовить.

На всю жизнь запомнила Фетиньюшка и другие слова матери. Знахаря по пустякам не навещают. Прежде чем придти к нему за советом, недужный уже пользовался домашними средствами: ложился на горячую печь животом, накрывали его с головой всем, что находили под рукой теплого и овчинного; водили в баню и околачивали на полке веником до голых прутьев, натирали тертой редькой, дегтем, салом, поили квасом с солью — словом, всё делали, и теперь пришли к знахарю, догадавшись, что хворь приключилась не от простой «притки» (легкого нечаянного припадка), а прямо-таки от «уроков», лихой порчи, или злого насыла, напуска, наговора и теперь надо раскинуть умом знахарю, дабы отгадать, откуда взялась эта порча и каким путем вошла в белое тело, в ретивое сердце…

Многое, зело многое изведала от матери Фетиньюшка!

Вот и ныне, забыв про обиду, обо всем дотошно расспросила родителей, на что те отвечали, что и на горячую печь животом клали, и в баню водили, и квасом с солью поили…

Фетиньюшка слушала, кивала кудрявой, не расчесанной головенкой, а затем серьезным голосом молвила:

— Принесите чистой водицы из колодезя.

Михайла принес бадейку и поставил на лавку.

— Зачерпните ковш — и на стол.

Михайла выполнил и эту просьбу.

Фетиньюшка сняла с себя нательный крест, окунула его в ковш и, обратившись лицом к иконе Богоматери, молча зашептала какую-то молитву. Закончив её, трижды обошла стол, а затем, побрызгала из ковша во все стороны водой и подошла с крестом к плачущему Бориске. Сердобольно, как не раз говаривала мать, молвила:

— Не плачь, дитятко. С нами Бог и крестная сила.

Теплые, нежные ручонки заскользили по Борискиному животику. Долго оглаживала, то посильней, то помягче, да всё с невнятным Михайле и Матрене заговором. Ладони ее всё двигались медленнее, наконец, и вовсе остановились.

Бориска похныкал, похныкал и вскоре затих, а Фетиньюшка, встав перед киотом на колени, вновь зашептала молитву:

— Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, спаси, сохрани и помилуй раба твоего Бориса, отведи от него дурной сглаз, порчу и недуги. Спаси и сохрани его, милостивый Господи…

Усердно, истово, со слезами на глазах читала молитву юная знахарка. Бориска затих и уснул непробудным сном.

Фетиньюшка поднялась и убежденно молвила:

— Теперь он будет долго спать, а когда проснется, то напоите его святой водицей, кою давайте и утром и на ночь. Бориска не будет больше плакать.

— А как же киляк? — вопросил Михайла.

— Никакого киляка у младенца нет. Забудьте о сей хвори… Пойду я.

— Погоди, дочка, отблагодарить тебя надо. Экое чудо содеяла, — молвил Михайла.

— Да и куда ты пойдешь, дочка? Лихо одной-то без маменьки, — участливо произнесла Матрена.

— Лихо, — тихо отозвалась Фетиньюшка. — Ну да Бог милостив.

Матрена собрала на стол и накормила девочку, а прощаясь, молвила:

— Навещай нас, дитятко. Как кручина найдет, так и приходи.

— Спасибо на добром слове, тетенька.