Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот

– Я слышал от Гун, что ты переезжаешь от нас после Нового года.

– Да. Я обменяла свою квартиру на квартиру поменьше на Кунгсхольменской набережной. Продам все барахло, куплю новую мебель. Подыщу себе новую работу.

– Где?

– Еще не знаю. Но я подумываю о том… – Через несколько секунд она добавила: – А у вас в полиции есть вакансии?

– Наверное, – рассеянно ответил Кольберг, но тут же встряхнулся. – Ты что, серьезно подумываешь об этом?

Оса Турелль сосредоточилась на управлении автомобилем. Нахмурив брови, она вглядывалась в метель.

Когда они приехали на Паландергатан, Будиль уже спала, а Гун, свернувшись в клубочек в кресле, читала книгу. На глазах у нее были слезы.

– Что с тобой? – спросил муж.

– Я столько сил потратила, чтобы приготовить праздничный ужин. Все уже никуда не годится.

– Ничего подобного. Только не с моим аппетитом! Поставь дохлого кота на стол, и я буду счастлив. Неси все, что есть.

– Звонил твой Мартин. Полчаса назад.

– Отлично, – беззаботным тоном сказал Кольберг. – Организуй рождественский стол, а я тем временем звякну ему.

Он снял пиджак и отправился звонить по телефону.

– Бек слушает.

– Кто это у тебя там так шумит? – подозрительно поинтересовался Кольберг.

– «Смеющийся полицейский».

– Кто?

– Граммофонная пластинка.

– Да, действительно, теперь узнаю. Старый шлягер. Чарльз Пенроуз, да? По-моему, эта песенка написана еще до Первой мировой войны.

Их диалог проходил на фоне взрывов хохота, и создавалось впечатление, будто они разговаривают втроем.

– Это не важно, – без тени радости сказал Мартин Бек. – Я звонил тебе, потому что Меландер позвонил мне.

– Ну и что же ему было нужно?

– Он сказал, что наконец вспомнил, где видел фамилию и имя: Нильс Эрик Йёранссон.

– Где?

– В деле Тересы Камарайо.

Кольберг снял ботинки, немного подумал и сказал:

– В таком случае поздравь его от моего имени и передай ему, что на этот раз он ошибся. Я прочел все, что там было, все – до самого последнего слова. И я не настолько туп, чтобы не заметить такой важной детали.

– Документы у тебя дома?

– Нет, они лежат на Вестберга-алле. Но я в этом уверен так же, как и в том, что дважды два – четыре.

– Хорошо. Я верю тебе. Что ты делал в Лонгхольменской тюрьме?

– У меня имеется кое-какая информация. Она слишком путаная, чтобы ее можно было сразу оценить, однако если эта информация подтвердится…

– То что?

– А то, что ты сможешь все дело Тересы повесить на гвоздик в туалете и оставить его там навсегда. Желаю тебе весело провести праздники. – Кольберг положил трубку.

– Ты снова уходишь? – с подозрением спросила жена.

– Да, но теперь только в среду. Где у нас водка?

29

Меландер был не из тех людей, которые легко расстраиваются, однако утром двадцать седьмого декабря он был до такой степени разочарован и смущен, что Гунвальд Ларссон посчитал необходимым поинтересоваться:

– Что с тобой? Не нашел миндаля в рождественской каше?

– С кашей и поисками миндаля мы покончили сразу после свадьбы. Это было ровно двадцать два года назад. Дело совсем в другом. Я никогда не ошибался.

– Ну что ж, когда-нибудь нужно начинать, – утешил Меландера Рённ.

– Да, конечно. Но мне это непонятно.

В дверь постучал Мартин Бек, и прежде чем они ответили, он уже был в кабинете, высокий, похожий на жердь, серьезный и кашляющий.

– Что тебе непонятно?

– Ну это, с Йёранссоном. Как я мог ошибиться.

– Я только что вернулся с Вестберга, – сказал Мартин Бек. – Я узнал там нечто такое, что может улучшить твое настроение.

– Что именно?

– В деле Тересы не хватает одной страницы. Если быть точным, страницы тысяча двести сорок четыре.

В три часа дня Кольберг остановился возле автомастерской в Сёдертелье. С утра он уже успел сделать многое. И среди прочего убедился в том, что свидетели, которые шестнадцать с половиной лет назад заметили автомобиль, стоящий возле стадиона «Штадсхаген», смотрели на него спереди или чуть-чуть наискосок. Кроме того, он дал определенное задание техникам, и теперь у него в кармане лежала затемненная и слегка подретушированная рекламная фотография автомобиля «моррис-майнор» модели пятидесятых годов. Два свидетеля из трех уже умерли, полицейский и механик. Однако настоящий знаток автомобилей, мастер из автомастерской, был жив и вполне здоров. Он работал здесь, в Сёдертелье. Теперь он уже не был мастером, а занимался кое-чем получше – сидел в офисе со стеклянными стенами и разговаривал по телефону. Когда разговор закончился, Кольберг вошел без стука. Он не предъявил удостоверения и даже не представился. Только положил перед бывшим свидетелем фотографию и спросил:

– Какой это автомобиль?

– «Рено 4CV». Старый рыдван.

– Ты уверен?

– Уверен. Я никогда не ошибаюсь.

– Это абсолютно точно?

Он еще раз посмотрел на фотографию.

– Да. Это «Рено 4CV», старая модель.

– Спасибо, – сказал Кольберг и протянул руку за фотографией.

– Погоди. Ты что, пытаешься обмануть меня? – Он снова посмотрел на фото и через пятнадцать секунд медленно сказал: – Нет. Это не «рено». Это «моррис», «моррис-майнор», модель пятидесятого или пятьдесят первого года. К тому же с этой фотографией что-то не в порядке.