— Этот вопрос задают часто. В зависимости от заказа, требования на партию мяса могут отличаться, вот ответ и не предугадать. К тому же… За ложь наказывают очень жёстко. Отвечать правду вбито с рождения. Всегда можно перепроверить, если что, — Осилзский снял кожаный широкий браслет и протянул внутреннюю сторону запястья. Чуть выше кисти выжжены цифры и буква. — Это клеймо с данными о рождении. Взвешивание производится пару раз на неделе. На самом деле интересует обычно соотношение параметров. Данные о весе на карточке на шее. Теперь их нет ни у кого уже, хотя они ещё помнят последнее измерение — недавно было, изменения минимальны.
— Это… Это же чудовищно! Я и не подозревал! Я не… Но как же быть? — Риул в смятении теребит рыжую шевелюру, стараясь справиться с нахлынувшими мыслями, насколько далёк от правильности в выполнении функций руководителя создающейся группы.
— Спроси у меня, — глухо предложил Ланакэн, исподлобья наблюдая терзания товарища. Как выяснилось, самому сделать такое предложение тоже по-прежнему непросто.
— Что? Но…
— Давай же! — предводитель улыбнулся, стараясь поддержать.
— Сколько тебе лет? — чужими губами произнёс картограф теперь ставший неприятным вопрос.
— Не знаю. Здесь данные, а я не знаю. Не хочу знать, понимаешь? Доверься времени. Вес меняется, а нового взвешивания им не светит. А возраст можно и забыть. Ясно? Наиболее частый возраст отбора: восемнадцать-двадцать лет. Есть параметры, прибавляющие срок, есть — убавляющие. Вот этот знак…
— Буква, — автоматически поправил собеседник, знакомый с грамотой.
— Возможно, я не умею читать, ты ж в курсе. Она означает, что я из отобранных для дальнейшего размножения, что может дать несколько дополнительных лет. Эта цифра — предположительное качество продукта. Склонность к полноте. Характеристика не сильно хорошая — отнимает несколько лет. Вот это — знак экспериментальной группы. В зависимости от успешности соответствия цели эксперимента остальное также может менять своё значение на предстоящие сроки. Есть ещё вопросы? Спрашивай. Я должен помочь тебе в познании фермерских. Или ты провалишь данное мною задание. Смелее! — даже смешно подумать: приходится подбадривать обычно бесцеремонного соратника, старающегося прятать все неприятности от посторонних за видимостью дебошира. Но разговор вызывает настолько противоречивые чувства, что любопытство стирается робостью, несвойственной до агрессивности активному союзнику.
— А… Как же их разводили? Ну… вот ты говоришь, что тебя отобрали… Но ведь ты мог не захотеть… Сказать, ну… что не хочешь…
— «Не хочу»? «Сказать»? — рассказчик не удержался от смеха. — Вообще не проблема! Один укол и всё захочешь, что шевелится, если уж такой избирательный. Ещё вопросы?
— Эмм… А у тебя дети есть? — возник непроизвольно интерес.
— Нет. Я прежде сбежал. Одной из причин было.
— А… Если б поймали?..
— Сделали бы так, чтобы больше не сбежал. Они ж не просто так даже не пытаются! Если очень ценный, то отобрать вдруг, да ещё усталого и не готового к убою… Не станут. А вот лишить возможности бежать — другое дело. Ноги подкоротить, например. Не в переносном смысле. В прямом, — Создатель Убежища заметил: стоящий перед ним человек поперхнулся (нездоровая бледность выдаёт едва ли не предобморочное состояние) и осторожно потрепал по плечу: — Ты в порядке?
— Я?! Да я в раю жил! Просто не знал! Они… Они… Как же ты решился?! Бежать оттуда? — осведомился, борясь с тошнотой, подкатившей к горлу.
— Я, наверное, дошёл до состояния, когда не хотелось продолжать так. Способ прекращения привычного образа жизни не имел значения. Хотя я бежал из последних сил, потом полз… Я никогда столько не бегал. Да и где мне тогда бегать-то было! Потом мне повезло с деревенькой, к которой прибился. Они меня пожалели и выдали за своего. А я долго боялся, что кто-нибудь из заезжих григстанов посмотрит на мои руки. И поймёт. И… вернёт обратно. Наверное, боялся, пока сюда не попал. Хотя прошлое и превратилось уже в тупой злой сон. Но… Они многое пережили, мало знают о нормальной жизни, но ещё не настолько стары, чтобы не суметь приспособиться.
— Думаешь, согласятся? Пойти с призывом? Ведь… Мы им чужие. И боятся всего…