Мики наклоняется к Анне, сидящей рядом с ней, смотрит ей в глаза и произносит тихим, уверенным голосом:
– Что ты кричишь, у тебя тут маленький ребенок!
Мики выпрямляется и произносит, обращаясь к группе:
– В ту же секунду я успокоилась. У меня тут маленький ребенок. Мне нельзя кричать. Это был потрясающий момент, который я запомню надолго.
Сквозь общий смех пробивается голос Рут:
– Я не поняла, про чьи роды вы сейчас рассказывали: про ваши или роды вашей дочки?
– Моей дочки, естественно, – отвечает Мики, – когда моя дочка родила моего внука.
– А-а… А то я не поняла, – тянет Рут. Мики смотрит на нее и приподнимается, будто желая выйти, но переводит взгляд на часы и остается на месте.
– С прибавлением! – иронически усмехается Това, глядя на Мики. – Если вам не хватало забот, то теперь вам точно есть о ком беспокоиться.
Она обводит взглядом сидящих в комнате женщин:
– Скажите, как можно еще раз перенести этот беспрерывный страх, в котором ты находишься, пока твой ребенок, наконец, вырастет, особенно в наше время? Ты не знаешь, куда он зашел, на какой автобус он сел, кто преподает ему в школе и что с ним происходит в течение дня. Пока ты мать и ты сама часть этого, ты не особенно раздумываешь по каждому поводу: ты просто делаешь то, что необходимо, иногда почти автоматически, да у тебя и нет времени на долгие размышления. Но сейчас, когда я смотрю на все это со стороны, я не понимаю, как у меня хватало смелости позволить им выходить одним из дома, ехать самостоятельно в автобусе. Я вообще не понимаю, как у меня хватило смелости родить! Знаете, что я думаю? – она повышает голос, чтобы пересилить дрожь, которая предательски выдает ее волнение. – Я пришла к выводу, что в период беременности у нас вырабатывается иммунитет против страха. Это своего рода защита от страха, которую дает нам природа, иначе никто бы не согласился ни рожать, ни растить детей. В настоящее время у меня такое чувство, что период действия моего иммунитета уже закончился, линия защиты прорвана. Я точно знаю, что предстоит моей дочке, и поэтому боюсь больше, чем боится она сама.
Това задумывается ненадолго и затем продолжает:
– И еще кое-что не дает мне покоя в последнее время. Я познакомилась с моим мужем в Вене, когда училась на медицинском факультете. Мне кажется, что выключили кондиционер, – она привстает со своего места, чтобы лучше разглядеть, работает он или нет, и, убедившись, что работает, продолжает. – И я уговорила его переехать со мной в Израиль после окончания учебы. Не могу объяснить толком, почему, но я чувствовала, что не хочу жить и растить своих детей в другой стране. Кроме того, мои родители были здесь, и я чувствовала себя виноватой за то, что оставила их одних. Еще до моего рождения у меня была сестра, которая умерла от воспаления легких. Это было страшное горе, о котором никогда не говорили, но которым дышало все в нашем доме. Так это у выходцев из Германии: они ни о чем не говорят. В любом случае у меня была возможность жить в Европе и растить детей там, но я сказала – нет! Мой муж очень хотел там остаться, а я настаивала – нет, нет, и нет… По-видимому, мне было неудобно оставить здесь родителей. Так что мои дети родились здесь, я вынудила их жить в этой опасной и нелегкой стране. А ведь они могли жить в любом другом месте! Я не знаю, было бы это лучше или хуже, не знаю. Но видеть моих внуков растущими здесь, в обстановке террора и всего, что тут происходит! Они могли расти в любом другом месте, так почему надо страдать именно здесь?! И все это практически из-за меня: это был мой выбор.
– Значит, в вашем паровом котле варится еще и чувство вины. Появилось еще одно поколение, которое, возможно, должно будет заплатить за принятые вами решения, – обращается к ней Нири.
– Я не уверена, это к лучшему или к худшему: что, за границей не погибают? По логике, это то же самое, это все дело случая. Но столько лет жить в беспрерывном напряжении! Это вовсе не значит, что что-то случится, в девяносто девяти процентах ничего не случается. Но ты волнуешься изо дня в день. Начиная новый день, ты никогда не знаешь, чем этот день закончится. Даже если ты не едешь в автобусе, то ты находишься рядом с автобусом, и ты никогда не знаешь, что может случиться… – заканчивает Това еле слышно.
Матери молчат, задумавшись под впечатлением сказанного, но тут по-прежнему непредсказуемая Клодин резко меняет тему:
– Кто-нибудь из вас видела УЗИ внука? Не думаю, что кто-то при этом может остаться равнодушным.
Нири просит ее рассказать об этом поподробнее.
– Это было здорово! Представляете, я видела его ручки! У меня было желание залезть вовнутрь… – смеется она. – Я говорю: «Ой, я сейчас помру!» А моя дочь мне отвечает: «Ты что, он же еще даже не родился!»…
Клодин от волнения размахивает руками; браслеты звенят, глаза блестят.