Читаем Рождение советских сюжетов. Типология отечественной драмы 1920–х — начала 1930–х годов полностью

Беркутов протестует против конъюнктурного поведения Петухова, упрекая: «Не успела прийти новая власть, как он наскоро стряпает пьесу ярко-революционного содержания». Легкомысленный же Петухов, проевший даже любимые «брюки в полосочку», с готовностью рисует «совершенно аполитичный плакат с изображением рабочего» и сообщает: «Мною написана <…> ярко-революционная пьеса, очень удобная для агитации среди широких масс».

На вопрос Комиссара: «Вы партийный?» — Петухов отвечает:

«Нет, не очень. Но роли в пьесе совершенно партийные. С „Интернационалом“ в конце. Можно ставить на открытом небе».

Саша Чернявский (Шкваркин. «Лира напрокат»), журналист и заведующий литературной частью в театре, представляется так: «Быстрый — мой псевдоним. <…> Псевдоним… Это вроде фальшивого паспорта». За плечами героя занятия мануфактурой, «специальность» ювелира с перерывом на три месяца («… но передачи допускали…»), теперь он в театре и сообщает девушке «по секрету»: «Я уже пьесу сочиняю».

«Люба. Революционную?

Саша. До того революционную, что когда пишу — даже сам краснею».

Наблюдательный театральный швейцар Галунов о подобных авторах говорит: «Теперь они меньше как по трое с одной пьесой не ходят. <…> Жутко, что ли, поодиночке, либо стыдно, только они, чтобы пьесу сочинить, в шайки собираются»[96].

Образы Петухова, Аметистова, Саши Быстрого — это целая галерея персонажей, в новые времена развивающих классический образ авантюрного плута и проходимца, находчивого, остроумного, талантливого. Они быстро схватывают суть происходящего вокруг, но счастливым образом свободны от любой идеологичности, как прежней, так и новой. Актерство, игра — {112} их стихия, а жизнь будто бы ничем не отличается от сцены, в ней тоже можно рассчитывать на аплодисменты, успех. Герои усваивают новую лексику с легкостью, будто привычно овладевая ролью. (Подробнее о персонажах подобного рода см. далее в главе: «Старинные шуты в социалистическом сюжете: образ „другого народа“»

.)

Персонажи ранних советских пьес, имеющие дело со словом, — поэты, писатели, журналисты, — как правило, обнаруживают высокую приспособляемость, готовность служить любой власти. Но им, как правило, приходится прибегать к самоиронии и спасительному защитному цинизму.

В пьесе Завалишина «Партбилет» в сцене вечеринки в салоне меценатствующего старого большевика Сорокина появляется группа: Скрипач, Виолончелист, Пианист и Поэт. Поэт тут же сочиняет конъюнктурный стих и обращается к партийному чиновнику с просьбой о протекции.

Я в мир пришел не посторонним,Посеял я стальную рожь.
Кто за станком стучит сегодня,Руками голыми не трожь…Я — чистокровный пролетарий,В овине мама родила.Нужда, работа и так доле…
Октябрь схватил за удила.

Подобными персонажами, равно как и их рифмованными строчками, переполнены произведения тех лет, от киршоновской «Ржавчины» до «Мастера и Маргариты» Булгакова[97]. Так, в пьесе Шкваркина «Вокруг света на самом себе» Поэт читает два варианта стихотворения: один возвышенно-туманный (декадентский), второй — советизированный: он может писать и так и эдак.

Вячеслав Саксаганский, молодой поэт и музыкант, рафинированный интеллектуал, западник (музицируя, он вспоминает Дебюсси), презрительно говорит о родине: «… что такое Россия сейчас? Неразваренная гречневая каша, которую история не смогла разжевать и выплюнула» (Глебов. «Рост»).

{113} Беспринципный бездельник и демагог Сергей Владимирович Коркин, герой пьесы Яновского «Халат», — руководитель драмкружка, которого назначают администратором оттого лишь, что он был любовником жены ответственного работника и теперь беззастенчиво ее шантажирует. Коркин — приспособленец и подхалим, но когда его увольняют, гонимая жертва возмущена: «Меня, культработника, аннулируют… Так разве это власть? Пролетарский театр? Ррреволюционный репертуар? Без нас? Без свободных талантов? <…> И в узкие рамки партийности моему свободному масштабу не улечься. Была культура и погибла культура!..»

Персонаж пьесы Чижевского «Сусанна Борисовна», критик Супонькин — беспартийный интеллигент и преуспевающий рецензент, имеющий отношение к ЦЕКУБУ. И вот каковы его убеждения: «Что такое совесть? Провинциализм. А доброта — идеализм. Очевидная идеологическая невыдержанность…»

Супонькин горд: «Впрочем, что значит партийный? Я сам без билета, а коммунистичнее самих коммунистов. Я даже коммунистам указываю, что у них отсутствует стопроцентная идеология. И меня все боятся… <…> Из беспартийного сделаться критиком таким, чтоб даже партийные трепетали, — это не баран начихал».

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» – сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора – вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Зотов , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение / Научно-популярная литература / Образование и наука
Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров
Искусство на повестке дня. Рождение русской культуры из духа газетных споров

Книга Кати Дианиной переносит нас в 1860-е годы, когда выставочный зал и газетный разворот стали теми двумя новыми пространствами публичной сферы, где пересекались дискурсы об искусстве и национальном самоопределении. Этот диалог имел первостепенное значение, потому что колонки газет не только описывали культурные события, но и определяли их смысл для общества в целом. Благодаря популярным текстам прежде малознакомое изобразительное искусство стало доступным грамотному населению – как источник гордости и как предмет громкой полемики. Таким образом, изобразительное искусство и журналистика приняли участие в строительстве русской культурной идентичности. В центре этого исследования – развитие общего дискурса о культурной самопрезентации, сформированного художественными экспозициями и массовой журналистикой.

Катя Дианина

Искусствоведение
Учение о подобии
Учение о подобии

«Учение о подобии: медиаэстетические произведения» — сборник главных работ Вальтера Беньямина. Эссе «О понятии истории» с прилегающим к нему «Теолого-политическим фрагментом» утверждает неспособность понять историю и политику без теологии, и то, что теология как управляла так и управляет (сокровенно) историческим процессом, говорит о слабой мессианской силе (идея, которая изменила понимание истории, эсхатологии и пр.наверноеуже навсегда), о том, что Царство Божие не Цель, а Конец истории (важнейшая мысль для понимания Спасения и той же эсхатологии и её отношении к телеологии, к прогрессу и т. д.).В эссе «К критике насилия» помимо собственно философии насилия дается разграничение кровавого мифического насилия и бескровного божественного насилия.В заметках «Капитализм как религия» Беньямин утверждает, что протестантизм не порождает капитализм, а напротив — капитализм замещает, ликвидирует христианство.В эссе «О программе грядущей философии» утверждается что всякая грядущая философия должна быть кантианской, при том, однако, что кантианское понятие опыта должно быть расширенно: с толькофизикалисткогодо эстетического, экзистенциального, мистического, религиозного.

Вальтер Беньямин

Искусствоведение