Рожденная в гетто

Но перед сном ее надо было выгуливать. Выяснилось, что ни за день, ни за два мы эту проклятую таможню не пройдем. Очередь занимали с пяти утра, и все зависело, в какой день дойдет твой черед. Был сентябрь, погода не слишком плохая, даже бабье лето. Сидели в заброшенных вагончиках, на запасных путях, метрах в пятистах от таможенного терминала. Каких-то толстосумов из Закавказья вызывали вне очереди. Все это устраивали грузчики, которым давались большие взятки. Они уже полностью обнаглели. У многих отъезжающих таких денег не было за всю жизнь. Правда, взятки не всегда помогали во время досмотра. Некоторых не пропускали, даже арестовывали. Мы решили: грузчикам платить в любом случае надо, но никаких взяток за «дополнительные услуги» не давать; потом начинался шантаж за каждый чих.

Китьку в комнате оставлять нельзя: по этажу ходили дежурные. Ее брали с собой. Так она ела и жила с папой и братом целыми днями в вагончике. Оформлять ей международную справку можно было только за сутки до отъезда.

Наша бронь в мягком вагоне пропала. Нужно было ее делать заново, неясно на какой день. Так было практически со всеми, кто ехал поездом.

В конце концов нас вызвали. Отец, брат, я, мой друг и Китька пошли к терминалу в Бресте. Контейнеры с мебелью проворно выгружали; таможенники копошились в огромных деревянных ящиках: искали контрабанду. Как только кто-то из них задавал вопрос повышенным тоном, Китька угрожающе рычала. У нас, кроме фотографий отца с выпускниками-офицерами университета усовершенствования военных врачей и его наград, ничего не нашли. Их требовали оставить. Папа сказал, что это его личные награды и никуда он без них не поедет. Ему было явно все равно; он абсолютно этими медалями не дорожил; и даже посмеивался над несколькими бездарными врачами на этих фотографиях, но, видимо, нервы не выдержали. Залаяла Китти. Фотографии он увез. Из всего багажа не пропустили шесть серебряных ложечек. Шесть у нас уже было, а двенадцать нельзя: лишний вес серебра. Таможенники отворачивались, провоцировали людей бросать что-нибудь недозволенное в еще незаколоченные ящики, а потом проверяли снова и находили криминал. Меня мой друг предупредил; я, честно говоря, хотела кинуть туда колечко, которое они не пропустили. Когда ящики стали уже заколачивать, ко мне подошел таможенник и доверительно попросил показать кольцо.

– Девушка, мы тут вам колечко не разрешили увозить. Покажите его нашему начальнику, может, он разрешит.

Я послушно показала кольцо. У них сразу скривились разочарованные лица и, естественно, никто его «не разрешил». Жалко не поймали «контрабандистку».

На следующее утро побежали оформлять Китьку. Женщина в окошке сказала:

– Собаку нельзя.

– Но у нас же все документы. Нам все разрешили.

– Нельзя в мягкий вагон, и вообще в поезд. Нельзя. Оставляйте свою собаку где хотите.

Маму чуть не сразил второй инфаркт. Она носила единственное колечко с бриллиантом и сунула его женщине в окошко. Та как-то помягчела, но окошко захлопнула и велела прийти после перерыва. У мамы уже не было сил. Пошел отец с этим же колечком. Сидела уже другая. Она спокойно выписала без всяких колец документы для Китти, но не в мягкий вагон, а в общий. Так папа с Китти должны были ехать отдельно от нас с уймой женщин и детей; с целым табором бухарских евреев. Через какое-то время его сменил брат. Но на остановке в Польше проводник увидел Китьку и пригласил в наш вагон. Так Китька до самой Вены ехала на мягкой кушетке, а один из наших мужчин – в общем вместе с бухарцами.

Кроме багажной таможни перед самой посадкой в поезд, который стоял несколько минут, надо было пройти досмотр личного багажа. Видя маму с собакой, грузчики сжалились над нами и быстро-быстро потащили на досмотр. Времени было еще очень много, но они зачем-то торопили, приговаривая:

– Вот пойдет табор, тогда будете знать. Не успеете, никуда не уедете.

Таможенники вытряхивали чемоданы и потребовали, чтобы больная мама подошла к ним. Она еле встала. Они начали торопить, и тут наша непробиваемая Китька как бросится на них, как залает! Они сначала рассердились, потом все же улыбнулись. Успокоился и взбешенный отец.

Только мы начали упаковывать разворошенные чемоданы, как появился действительно целый караван людей без единого чемодана – одни узлы. Их была почти сотня; впереди важно шагали мужчины, за ними женщины, все укутанные с ног до головы, и бесконечное количество детей. Они что-то говорили на непонятном языке. Часть их, естественно, на этот поезд не успела. Как же мы были благодарны нашим грузчикам! Один даже сказал:

– Вы же интеллигенты – жалко вас. Что с вас взять?

В Вене мы вышли на перрон, охраняемый автоматчиками, вооруженными на изготовку.