Рождество

Дверь сколотили из крепких досок и кованого железа. К тому же за ней стояли стражники. Николас торчал в промозглой круглой камере, как ось в колесе, не в силах оттуда выбраться. За покрытыми сажей стенами раскинулся целый мир — мир лесов и озёр, гор и надежд. Теперь он принадлежал другим людям. Не ему. Но — удивительное дело! — Николас не чувствовал себя несчастным. Может, немного напуганным — и всё. Он почему-то не терял присутствия духа. Его вдруг начал разбирать совершенно неуместный в этой ситуации смех.

Невозможно.

Так вот о чём говорил Отец Топо.

Вот в чём заключается суть магии! В том, чтобы невозможное делать возможным.

Способен ли он, Николас, на настоящее волшебство?

Мальчик снова уставился на маленький кружок дымохода. Он сосредоточился на тёмном туннеле и на том, как сквозь него пробраться. Тьма, клубившаяся в печной трубе, была сродни тьме в колодце. Николас подумал о маме, которая падала вниз, и представил, как представлял много раз до того, что всё происходит наоборот — и она возвращается к жизни. Он вспомнил последнюю встречу с бурым медведем — ведь он тогда совсем не испугался, и зверь ушёл, а не напал на него.

Разум Николаса продолжал твердить, что это невозможно, но мальчик всё смотрел и смотрел на дымоход, и в груди его медленно разгоралась надежда. А вместе с ней — желание. Николас подумал о всех несчастных эльфах в Главном зале. О грустном лице отца в тот день, когда он вышел из дома и отправился на север. Он вспомнил тётю Карлотту, которая выгнала его спать на улице. Подумал о человеческих бедах и горестях. А ещё — о том, что всё может быть иначе. Что в глубине души люди и эльфы совсем не злые, просто сбились с пути. Но усерднее всего Николас думал о том, как выбраться из башни. И о маме, которая улыбалась, смеялась и радовалась жизни, несмотря ни на что.

Внезапно Николас снова поймал то необычное чувство, которое охватило его при встрече с Отцом Топо и Малышкой Нуш: словно по телу заструился тёплый сироп. Его переполняли неудержимая радость и надежда, хотя надежда, должно быть, давно не заглядывала в тёмную башню. И не успел Николас опомниться, как оторвался от пола. Он медленно поднимался вверх, над Себастианом и Пикси Правды. Он чувствовал себя лёгким, как пёрышко, пока не ударился головой о потолок, — как раз рядом с дымоходом. После этого Николас рухнул вниз — прямо на спящего тролля.

— Сегодня уже не есть Рождество. Сегодня уже после Рождества, — провозгласил Себастиан, потирая кулачищем глаза. — Так что я тебя убивать.

Вспугнутая суматохой Пикси Правды тоже проснулась.

— Ура! — воскликнула она. — В смысле, технически сегодня канун Рождества, но всё равно ура!

Николас кинулся вперёд и выхватил у пикси разрыв-траву. Он ткнул ею в Себастиана, но отнюдь не жалкий листок заставил громилу-тролля отступить. Нет, его ошарашило то, что Николас снова повис в воздухе.

— Ты делать волшебство. Почему ты сидеть здесь, если уметь волшебство?

— Вот я сейчас задаюсь тем же вопросом, — признался Николас.

— Эй! — завопила Пикси Правды. — А ну спускайся и отдай мой листик!

— Держитесь от меня подальше! — выкрикнул Николас, искренне надеясь, что голос его звучит достаточно грозно.

— И как ты себе это представляешь? Мы же в камере, — напомнила ему пикси.

А Себастиан бесцеремонно схватил его за ногу и попытался притянуть к земле.

— Ой, как весело! — И Пикси Правды захлопала в ладоши, улыбаясь от остроконечного уха до остроконечного уха. — Обожаю трагедии!

Себастиан стиснул ногу Николаса с такой силой, будто кулаки у него были из камня.

— Отстань, — просипел от натуги мальчик, но всё было без толку. Мама в его мыслях снова падала, а не взлетала, и волшебство, которому и так было нелегко бороться с троллем, начало слабеть. Затем что-то сдавило шею Николаса — Себастиан вспомнил, что у него есть ещё одна, свободная рука.

— Не могу… дышать… — прохрипел мальчик, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

И каменная хватка вдруг разжалась.

— Я тут подумать, — как ни в чём не бывало заявил Себастиан. — Лучше я тебя съесть. Зуб у меня всего один, но дело своё он знать.

Тролль распахнул зловонную пасть и уже собрался впиться в Николаса единственным зубом, как мальчик запихнул ему в рот разрыв-траву. Пикси Правды снова захлопала в ладоши.

— Эй! — окликнул их стоявший за дверью стражник. — Что у вас там происходит?

— Ничего! — живо отозвался Николас.

— Ничего! — повторил за ним Себастиан.

Пикси Правды зажала ладонями рот, но тщетно.

— Человеческий мальчик летает по воздуху, а Себастиан пытается его съесть. Но мальчик засунул ему в рот разрыв-траву, и я жду не дождусь, когда у Себастиана взорвётся голова! — выпалила она.

— Тревога! — завопил стражник. — В печной комнате беда!

По винтовой лестнице дробно застучали эльфийские башмаки, и тролль отступил к стене. Лицо его вдруг задрожало. Себастиан заметно встревожился.

— Что происходить? — озадаченно спросил он.

Николас услышал, как заворчал тролльский желудок. Хотя звук больше походил не на ворчание или бурчание, а на грохотание.

Грохотание близкого грома.