Рождённые волевыми

— Это случилось два дня назад, — так же тихо ответила Эстер. — Этой ночью маргандалорцы атаковали Ткагараду. Их спровоцировали, Тикки. Быть может, пытались провоцировать и вас, но не получилось.

Я пожала плечами.

— Не помню такого.

— Но среди вас, кажется, и нет тех, кто отличается послушанием, — сказала Эстер. — Помнишь разговор? В Маргандалоре есть пара ребят, кто слушает наставников во всём. Они могли всё это сделать, не спрашивая, на них промывка мозгов сработала от и до.

Я помнила. К сожалению, я запомнила всё слишком хорошо, настолько, что разговор не шёл у меня из головы. Ни в то время, пока я прощалась с Эстер и училась пользоваться ключом, ни в те минуты, пока я шла домой. И даже когда я столкнулась с Кейном у южных врат, мне не удалось переключиться, хотя я должна была помнить и про его беду, и про сегодняшний рейд.

— Несс? — он сжал моё плечо, заставил остановиться, и только тогда я поняла, что он рядом. — Что случилось?

— Кейн…

Я растерянно смотрела на него и понимала, что мне нечего сказать. То, что я знаю, разрушит наш мир или подвергнет нас огромной опасности. У меня есть ключ от убежища, но если двое волевых сразу переметнётся к Эстер, не начнётся ли преследование? Нас осталось семеро, в Маргандалоре, по слухам — десять воинов. Наши ребята и так в меньшинстве, и если что-то пойдёт не так, я могу сделать только хуже для всех.

Но если где-то там, в этой деревне-пятне действительно есть кто-то, кто управляет нами, кто заставляет нас убивать друг друга, кто рассуждает о нас как об автоферме — перезагрузить поколение, да? — я не могла заставить себя промолчать. Пусть даже в объятьях Кейна мне становилось спокойнее и как-то легче, что-то внутри всё равно сопротивлялось.

— Кейн, — выдохнула я. — Нам надо поговорить. Это очень важно, и я не могу довериться никому, кроме тебя.

Он сразу стал серьёзным, кивнул. Мы направились вдоль стены, просто прогуляться, без цели спрятаться или что-то вроде, а я пыталась вспомнить расположение камер. Если Эстер имела к ним доступ, мог иметь и кто-то ещё… и, вполне вероятно, что его мониторы работают все до одного.

Я говорила и говорила, машинально поглядывая по сторонам. Небо нахмурилось, дул холодный ветер, и, казалось, само мироздание было недовольно тем, что его тайны раскрывают. Кейн молчал, только хмурился и поджимал губы, и я даже представить не могла, что он об этом думает. Больше всего я боялась, что он обвинит меня во лжи, как Алек когда-то обвинял Эстер. Я мёрзла на ветру, под его холодным взглядом, и Кейн даже не думал меня обнять или дать куртку, чтобы я согрелась, как это бывало раньше. Этот день вообще выдался на удивление холодным, и только тогда, во время разговора с Кейном, я ощутила это в полной мере.

— Перезагрузить поколение, — протянул он, когда я закончила. — Ты понимаешь, что это значит?

Я покачала головой и обняла себя за плечи. Передо мной снова был тот Кейн, что бесстрастно смотрел на мои поражения и со злостью — на победы. И это было последним, что я хотела бы увидеть в его реакции… не считая обвинения во лжи.

— Ты же замечала, что никто из волевых воинов не доживает до двадцати пяти? — продолжал Кейн. Я кивнула. — А новые проходят инициацию в пятнадцать. И, я думаю, это не потому, что волевик не признает их раньше. Просто так разделяют поколения. По десять лет.

К горлу подкатил комок, меня затошнило, я с трудом могла сдержаться, чтобы не заплакать. Одно дело — когда ты просто слышишь рассказы об этом, другое — когда ты получаешь доказательства.

— Ты слышала песнь волевика всю жизнь, — говорил Кейн, — вспомни. Значит, он мог признать тебя всё это время. Тебе просто не позволяли этого сделать, никому из нас не позволяли. И если бы мы знали, зачем, я уверен, мы могли бы…

Он замолчал и отвёл взгляд в сторону. А я неожиданно поняла, что он не хочет признать очевидное, несмотря на всё то, что я рассказала.

— Кейн, — тихо позвала я. — Ты же понимаешь, что теперь мы можем остановить войну? Вернее, не можем, мы должны. Это должно прекратиться.

Он помолчал пару мгновений. Шум ветра заполнил мир вокруг и пространство, разделявшее нас. У меня заледенели руки, меня трясло, и я не понимала, от страха это, от злости или от холода. Всё смешалось, и я не понимала, что чувствую на самом деле — и по отношению к происходящему, и по отношению к Кейну.

— Нет никаких доказательств, что всё обстоит именно так, как тебе рассказала Эстер, — наконец сказал он. — Всё, что у нас есть, это несколько фактов и сотни догадок, построенные на них. Надо подумать. Надо отделить одно от другого. Мы понятия не имеем, что это за перезагрузка, и…

— Это смерть, Кейн! — вспыхнула я. — Неужели ты не понимаешь? Они убивают нас нашими же руками!

— Тогда зачем нас вообще выращивают? — он повысил голос. — Зачем нам позволяют стать взрослыми, получить волевик? Не проще задушить во младенчестве или вообще не рожать?

Я хотела возразить, но не могла. У меня не было ответов, и я видела во взгляде Кейна, что он это понимает.