Второй этаж соединялся с первым просторной лестницей-спиралью, запрятанной в одной из комнат по соседству с широкой кроватью и огромными библиотечными шкафами, разбухшими от уважаемой литературы. В этой комнате лежал толстый ковер с изображением огромного мохнатого красного паука на черном фоне, стоял гордый пурпурный рояль, заставленный бутылками и стеклянной посудой. Два высоких портрета красивых женщин в полный рост, одетых, как полагалось несколько веков назад, казалось, жили в ритме местного хаоса своей масляной жизнью. Несколько стройных фигур с растянутыми улыбками весело галдели в шустрых движениях, успевая ловить позвоночной розой звуковые флюиды, выпивать и бурно полемизировать.
– Послушайте! – скатился по лестнице один из наших друзей, опередивший собственную тень, что сбежала вслед за ним так, словно за ней гнались. – Просто чародейскую музыку играет этот маньяк. Что-то упоительное, я не могу там долго находиться… – Музыка рушилась вниз по лестнице со стремительной яростью водопада и уверенностью фортепиано. Электронный ритм вился в сальсе с басом, сопрягая прошлое с будущим, осколочными нотками постреливая в уши благодарных ценителей, что кичливо ловили музыкальное блюдо на полную восторга грудь.
– Этот диджей сжег себе мозжечок наркотиком, – вставил я громко подслушанную где-то легенду. – Он не может ходить, ему нужна помощь, но он великолепно чувствует слушателей.
– Да уж, – горя пламенем в глазах, поддержала Алиса. – Тут ему помощь явно не требуется. – Свет здесь рассыпался ярче, черная люстра была побольше, и я мог совокупно оценить роскошь моей спутницы, заглянуть в курносый профиль, пройтись кончиком пальца по гипнотическому слалому юной спины.
Нас понесло наверх, где в грозной темноте, с парой обязательных спален дружно существовала огромная зала, с двумя барами по ее периметру, вяло подсвеченными мистическим ультрафиолетом, глубокими и высокими диванами, где, казалось, никого не было, но каждый сантиметр кишел людьми. В одном из углов, опоясавшись дымным шлейфом, расположился диджей, выводящий свистящий мотив с провалом в режущую трель, от которой в середине помещения, на огромной шкуре белого медведя конвульсивно вились несколько десятков парочек, ослепнув и обезумев в нескончаемом экстазе. Россыпи лунных цветков в соседстве с синими кляксами внахлест покрывали бесшабашную комнату, расплескиваясь по большеглазым лицам людей, тычась в наглухо запертые кирпичом окна.
Незаметно мы влились в электронное таинство. Завертелась круговерть произвольных лиц с крупными улыбками и атлетической верой в познаваемость иллюзии.
Лицо диджея виделось слегка сонным, иногда он начинал клониться на пульт, тогда чьи-то одинокие руки из темноты возвращали его на место. Красная кепка на маленькой голове будто перевешивала его очень худое тело, но его же сильные пальцы цепко ползали по приборам, выворачивая несчастную музыку наизнанку. Фигура его оказалась закованной в тяжелое старомодное твидовое пальто цвета осенней листвы. Лицо исчезало и ненадолго появлялось.
Новые силуэты непрерывно заполняли собой залу, прибывали причудливые люди в ярких блестящих нарядах, пышущие смехом и электричеством, каждый знающий особенный ритуальный танец сообразно заданным условиям.
Чернее черной магия творилась в диванных далях, где не знали покоя стеклянные столики и беспрестанно звенели бокалы новых и старых знакомых.
– Тебе нравится? – отвлекаясь от танцевальной дрожи, спросил я Алису.
Она осторожно заглянула в уголки моих глаз и ответила, не прекращая танцевать:
– Апокалипсично…
Задолго перед следующим днем общественность пространно удивлялась массовым самоубийствам дельфинов, что начались из ничего и за короткое время сократили дружелюбную популяцию до единичных экземпляров. Ответа на вопрос «почему?» в те дни никто не подобрал.
После этой редкой вечеринки мы проспали начало того, чему тоже не было подобрано названия. Когда вокруг умирала наша реальность, мы крепко спали, вжавшись друг в друга так плотно, что рентген принял бы нас за целое.
Мир умер, пока мы спали.
3
Я оторвался от окна, которое сегодня казалось неживым от отсутствия движения, подобно картине плохого художника.
Алиса шумела водой в ванной комнате, собирая ее ласку на своем ангельском теле. Чудо, но мы нашли среди неисчислимых этажей некоего города замечательный этаж, где великолепно-чудесным образом из кранов текла вода, а ток с жадностью впивался в бесстрастный штепсель, позволяя нам сварить кофе, над которым время оказалось невластно. Выпить его мы не смогли, потому что с удивлением обнаружили на плечах своих прозрачные сферы, к которым совершенно привыкли.