Розовый завод

Я почувствовал, как запястья мои, и правое, и левое, стиснули железные пальцы. Потянули в разные стороны.

За левую руку держал Фёдор Павлович, за правую Дмитрий.

– Этот замечательный, чистый человек пойдёт со мной, – трубил Дмитрий.

– Нет! – визжал Фёдор Павлович. – Только я могу дать ему счастье. Не тебе, швана, лезть сюда своим лином. Хасти как хастил и не трогай добрых людей.

Возможно, они разорвали бы меня на две неравные половины, большая несомненно осталась бы на стороне титана Дмитрия, но помешал мой хороший знакомый.

– Стоп! – красивый громкий голос мгновенно остудил раскалившиеся страсти спорщиков. Покрасневшие отец и сын отпустили мои руки.

В лице Валика читался нешуточный гнев.

– Вам что, Фёдор Павлович, бригады мало?

– Я это, – запинаясь и даже слегка лебезя, забормотал бригадир, – выпросил у Давыдыча. Мне человек. Человек нужен. Для работы. В каптёрке.

– Врёт он всё! – возмутился Дмитрий. – О себе он думает, а не о работе! Знаю я его как облупленного!

– Они вам ничего не повредили? – заботливо спросил Валик.

Я прислушался к телу.

– Вроде бы нет.

– Хорошо. Я, господа, почему не дам вам распределить Лудислава Святозаровича в вашу… э… каптёрку. Он, видите ли, подан в списке завтрашних выборов кандидатом в делегаты от третьей бригады пятого цеха.

Рты отца и сына свела судорога.

– Делегаты? – механически повторил Фёдор Павлович. – Огогошеньки. А я ведь сразу понял, непростой человек Лудислав Святозарович! Сразу понял и захотел. Себе. В каптёрочку. Потому что такой человек может такое!.. Такой прогресс обеспечить, что слов нет.

– Вот и молчите, – сказал Дмитрий. – А ты, Лудислав, ежели что, ну там после всех кандидатов, возвращайся к нам, в третью бригаду. Очень уж ты замечательный. Мы тебя как родного приветим.

Меня снова смутила манера здешней речи. Не привык я к таким оборотам. Слово «приветим» вообще никогда не слышал. Впрочем, в пролетарской среде, до АвтоРАЗа, мне бывать не приходилось, вполне может быть тут подобное словоизъяснение в порядке вещей.

Валик взял меня за указательный палец и повёл назад к выходу из цеха. Я обернулся. Отец и сын растерянные стояли у двери каптёрки и смотрели нам вслед грустными глазами. По щекам Дмитрия катились слёзы, и он нисколько не заботился их отереть.

– Вот значит, как повернулось непроявленное, – изрёк Давыдыч, когда мы подошли к нему.

– Что у вас по распорядку? – спросил Валик.

– Через полчаса совещание. Производственное. В три собрание по завтрашним выборам. В пять планёрка.

– На собрании объяви, что кандидатом в делегаты от бригады завтра идёт вот он. Лудислав Горохов. Понял?

– А как же… От нас же Мышкин должен был…

– А я что. У нас демократия. Мышкин так Мышкин. Любой имеет право на выдвижение. Вот Лудислав Святозарович тоже имеет. Я лично его выдвигаю. И группа представителей завода меня поддержала. Большая, должен заметить, группа. Вот завтрашнее голосование и решит, кто пойдёт в кандидаты, Мышкин или Горохов. И ЗИК. Понимаешь?

– Валик, – спросил я, – а что такое ЗИК?

– Заводской избирательный комитет. Он твою кандидатуру уже утвердил.

– Валик, а кандидатство не помешает моей работе на заводе? Я же хочу сделать российский автопром лучшим в мире.

– Вот и чудесно! Все делегаты мечтают об этом днём и ночью. И у них гораздо больше рычагов управления заводом, чем у рабочего или даже бригадира. Да, Егор Давыдович?

– Несомненно. Рычаги у них на грани высшего предела.

– Вот. Так что готовься, Лудислав, к нелёгкой, но очень важной для завода работе делегата. Завтра выборы, потом заседания заводского совета, а через месяц съезд заводских делегатов.

Лицо Валика озарила сладкая, немного печальная улыбка.

Я пожал плечами. Раз делегат может на заводе больше, чем рабочий, значит, надо им стать.

– Не противься судьбе, – как бы утвердил мои мысли Давыдыч.

На собрании, когда Давыдыч объявил о моём выдвижении в заводские делегаты (бригадир Фёдор Павлович сидел рядом и многозначительно молчал), двадцать лиц выразили крайнее изумление.

– А как же я? – встал Лёва Мышкин. – Ребята, вы же мне всегда доверяли!

– Не гони волну, – спокойно отреагировал Давыдыч. – Завтра выборы. Все проголосуют так, как велит им сердце. Гармония никогда не нарушается. Разве что в бестолковых умах. Давайте новенькому слово предоставим. Пусть озвучит предвыборную программу.

Я вышел на сцену и пристроился за фанерной трибуной, выкрашенной в голубой цвет.

– Докладывай, – кивнул из президиума Егорыч.

Я пожал плечами. Что им докладывать? Правду? Ну конечно! И ничего, кроме правды!

– Друзья!

– Тамбовский волк тебе друзья! – выкрикнул кто-то из зала.

Я сделал вид, что не заметил, и продолжил: