Розы в декабре

— А уж что касается вашей компании… — Тут он неожиданно вспомнил: — Но вы же

должны были! выйти замуж. Какого…

Фиона почувствовала, как слезы подступают к глазам, и усилием воли остановила

их.

— Я… я раздумала.

Он пристально посмотрел на нее:

— Вы раздумали… или раздумали не вы? Вас бросили?

Фиона с вызовом подняла подбородок:

— Да, если вам это доставляет удовольствие — меня бросили.

Кэмпбелл кивнул:

— Чему тут удивляться. Я бы ни за что не женился на девушке, которая не может

быть верной даже за неделю до свадьбы!

— К вам все это не имеет никакого отношения, - холодно заметила Фиона. — И к

моим профессиональным качествам тоже.

Он посмотрел на нее с нескрываемым осуждением: — Я вправе требовать высоких моральных качеств от учительницы, которой доверяю

воспитание детей; в такой глуши, как “Бель Ноуз”, мои дети будут все время

находиться с вами, и этому влиянию невозможно противостоять в подобных

условиях. Эти дети и так понесли двойную утрату. Я хотел для них только

лучшего. У них была удивительнейшая мать.

Это было уже слишком.

— Мистер Кэмпбелл, — холодно проговорила Фиона, — все это ужасная ошибка.

Давайте с этим покончим. Этот город на вид вполне туристский, тут вполне

сносные условия. Мне придется просить вас отвезти меня в центр, поскольку я не

очень здесь ориентируюсь, а все такси разъехались. И на этом расстанемся раз и

навсегда.

— Что за ерунда! — в сердцах воскликнул Кэмпбелл. — Придумаете тоже! Это может

повлечь за собой нежелательные последствия.

— Какие еще последствия?

— Начнем с того, что я не могу быть уверен, что вы чего-нибудь не натворите.

Крайнее изумление отразилось на лице Фионы.

— Что я могу такого натворить?

— Вы можете разозлиться из-за того, что вас заманили сюда, написать

какое-нибудь пасквильное письмо в газеты. А мы хотим, чтоб к нам приезжало как

можно больше иммигрантов. Я считаю, что мы можем предложить хорошие условия

жизни. В большинстве своем те, кто к нам приезжает, — люди хорошие. Но, разумеется, приходится иногда мириться и с теми, выезд которых из их страны —единственная заслуга перед родиной. Мне кажется, несколько месяцев в “Бель

Ноуз” принесут вам немалую пользу. Это повыбьет из вас дурь. — Кэмпбелл сердито

усмехнулся. — Вы будете, очевидно, учить детей, но знайте, что я всегда

поблизости и не позволю вам оказывать на них дурное влияние.

У Фионы было такое чувство, словно ее бьют по голове дубиной. Как можно ехать с

таким самоуверенным, высокомерно судящим обо всем и обо всех субъектом в глухие

места, где вокруг ни души? А затем как бы вопреки этой мысли явилась другая —принять его предложение и доказать ему, что он не прав. Она по свойственной ей

привычке вздернула подбородок.

— Прекрасно. Я еду. Однако каждый из нас волен разорвать договор, как только

сочтет нужным.

— В таком случае предлагаю сначала пообедать. Я заказал столик в ресторане

отеля.

Еда была превосходна. А что ожидало ее впереди, одному Богу известно. Жизнь на

далеком овечьем пастбище, затерянном у черта на куличках в неведомых краях, не

из легких, даже если тебя встречают тепло и проявляют к тебе элементарный

человеческий интерес. И, однако, несмотря на это, первые несколько миль вызвали

искренний восторг у Фионы. Перед лицом величественных гор мучившие ее житейские

проблемы казались совсем ничтожными.

Когда они проезжали ущелье Каварау, двигаясь по направлению к Кромуэллю, Кэмпбелл вдруг бросил:

— У вас под правым глазом слишком сильно положена тень. Не пойму, зачем это

нужно днем.

— Это не тень, а синяк.

Он нагнулся к ней, чтоб рассмотреть поближе.

— Синяк? Черт побери, уж не хотите ли вы сказать, что вам подбили глаз? Что

произошло?

Фиона заколебалась, говорить или нет. Но потом решила, что все равно он будет

расспрашивать ее о причине задержки в Крайстчерче. С явной неохотой она

поведала о своем приключении:

— На улице Крайстчерча в воскресенье днем была драка. Я вмешалась. С глазом

ничего особенного, но радоваться нечему. Я хотела вам обо всем рассказать, но в

телеграмме толком ничего не объяснишь. А в понедельник утром мне надо было

предстать перед судом…

— Мисс Макдоналд! И вы можете вот так спокойно говорить об этом? Да где же, в

конце концов, вы выросли? На улицах у причалов Глазго, надо полагать. Боюсь, что ваша идея вернуться в Данидин была не столь уж глупа. Вам ли учить моих

подопечных!

Фиона замолчала. Не хочет слушать, пусть не слушает! Насильно ничего не

втолкуешь.

— Ну так оставьте меня в Кромуэлле, — в сердцах бросила она. — Я и сама

доберусь назад, в Данидин.

— Кромуэлль — деревенский поселок… начнутся пересуды. Нет уж, спасибо. Нас

здесь хорошо знают. Не хватало еще, чтобы эта безобразная история получила

огласку. Вы поедете в “Бель Ноуз”, а по истечении некоторого времени я отправлю

вас в Шотландию за свой счет.

— А как же насчет детей? Разве вы не боитесь?

Кэмпбелл криво усмехнулся:

— Если здраво рассудить, то особого вреда вы не причините. В доме у меня есть

человек, который способен благоприятно повлиять даже на вас. Это то, что вам

нужно, — человек исключительно дисциплинированный, твердый и строгих взглядов.