Дни прихода почтового катера были для всех праздником. Фиона думала об этом, когда все они расселись во дворике, выходящем на север. Оттуда видна была бухта
и катер, идущий в верхний залив озера. В раскладывании почты была своя система.
В две стопки выкладывали газеты и журналы; всевозможные рекламы, каталоги
отдельно; конверты с окошечками со счетами и рецептами клали в плетеную
проволочную корзинку, специально принесенную из кабинета Эдварда, а бандероли и
личные письма высыпали на стол во дворике. Все внимательно следили за тем, что
кому пришло. Каждому хотелось знать, от кого письмо, а когда любопытство было
удовлетворено, каждый с головой уходил в свою корреспонденцию. Детей всячески
поощряли переписываться со знакомыми и незнакомыми друзьями. Даже маленькому
Джеймсу приходили письма от шестилетнего двоюродного брата из Маори-Каик. Они
были написаны печатными буквами. Все посылки были проверены: посылки с одеждой, галантереей, с деталями и приспособлениями для столярных работ, которым Эдвард
обучал Уильяма. Остался только один маленький пакет. Фионе. Из Африки.
— Это, должно быть, от Гамиша, — сообщила она.
У Уильяма загорелись глаза.
— Вот это да! Я просил тебя, Фиона, спросить его об этих, как их, о пауках…
ты думаешь, он прислал одного такого? А может, самца и самку.
— Не расстраивайся, Уильям, но этого быть не может. Их нельзя посылать без
ветконтроля, чтобы, чего доброго, не занести заразу. А эта бандероль прошла
только таможню. Здесь, скорее всего, что-нибудь мне ко дню рождения — заранее.
На свет Божий показалась шкатулка для ювелирных украшений.
— Вот это да! — подскочила Фиона. — Гамиш дает! Он, должно быть, разбогател.
Вообще-то он не из тех, кто дарит такие подарки. Вот прислать том о брачной
жизни мух цеце или что-нибудь в этом духе — это на него похоже. — Она открыла
замочек и откинула крышку.
Все исторгли дружное “О!”, увидев невероятной красоты камень, лежащий внутри.
Это был молочно- белый опал с огненным отсветом внутри и голубизной озера и
неба, словно впитанной им. Кулон на тонкой золотой цепочке.
Эдвард посмотрел на Фиону. Бледная, она смотрела не на камень, а на
прикрепленную к крышке записку, которую пока что не набралась храбрости
прочитать, записку, написанную знакомым почерком. Почерком Иана.
Все остальные, к счастью, все еще любовались камнем. Эдвард видел, как она
глубоко вздохнула, ухватившись за край стола, на мгновение закрыла глаза, затем
заставила себя вынуть записку, сунула ее в карман брюк и весело бросила: — Ну, это я прочту потом.
Сама того не ведая, помогла Дебора, сказав Эндрю: — Вот видишь, Эндрю Уэйнвуд, что такое настоящий брат, позволь напомнить, что у
меня день рождения в октябре.
Фиона рассмеялась, и в этом было что-то двусмысленное: — Вот уж точно более подходящий для опала месяц, Дебора.
— Мне казалось, что вы лишены предрассудков, — нахмурился Эдвард, — а то всего
один шаг и до веры в злых духов.
Фиона пожала плечами:
— Даже тот, кто уверяет, что у него нет предрассудков, какие-нибудь да имеет.
Вот это мой. Я, пожалуй, отнесу его в комнату.
Эдвард поднялся:
— Лучше дайте-ка я положу его в сейф. Это, насколько я понимаю, материальная
ценность.
— Спасибо, Эдвард, за беспокойство, но я бы не хотела… пока, чтоб он лежал в
сейфе.
Он стоял рядом с ней и, загораживая ее лицо от других, внимательно изучал его.
— О, женщины, женщины. Им надо еще полюбоваться всласть. Ладно, только потом
отдайте.
— Хорошо, — еле выдавила из себя Фиона и ушла к себе в комнату.
Там она бросила футляр на кровать и развернула записку.
“Дорогая Фиона,
Не сердись и прими это. Я заказал кулон давным-давно, мой ювелир прислал мне
его. Я не могу подарить его Матти и надеюсь, что ради нашего прошлого ты
возьмешь его. Прошу, забудь о своей гордости и не думай слишком плохо об
Иане”.
Как он мог? Как он мог? Огонь в глубине кулона, усиленный солнечным светом, словно опалил ее. Что теперь ей делать с этим несчастным камнем? Образ Иана
вытеснен из ее сердца другим человеком. На счастливый конец, правда, не
приходится надеяться. Эдвард любит Дебору чуть не с детства, а сейчас она
готова выйти за него замуж. Да что там говорить. И Фиона засунула шкатулку под
подушку.
Поздно ночью она достала ее снова. Наконец она может отделаться от этого
злосчастного камня, чтобы никто не спрашивал, что да почему. Она накинула
макинтош с капюшоном из шотландки. За окном моросил теплый дождь. Сунув ноги в
меховые сапожки, она открыла окно и тихо выскользнула во влажную ночь.
Цель была вполне определенная — бездонные воды Ванаки. Дождик смыл очертания
дальних гор, да и дом за спиной как-то сразу исчез во тьме. Она сошла с дороги
и двинулась овечьими тропами к обрыву, высящемуся над озером.
Внезапно за ее спиной раздался голос: — Вы идете не той дорогой и не в том
направлении.
Фиона подпрыгнула от неожиданности и вскрикнула: — Эдвард Кэмпбелл! Что вы здесь делаете? Так можно до смерти напугать.
— Я решил, что жалко расстраивать столь романтическое свидание.
— Романтическое свидание! — в сердцах воскликнула Фиона. — Мы слишком с вами
несовместимы для романтических свиданий.