Розы в снегу

Вот и скотину пригнали в хлев с заливных лугов, и лошадей заперли в конюшне.

По утрам туман поднимался с лугов и растекался над широкой долиной. Пусто и тихо стало во дворе. Монахини дрожали по ночам на своих соломенных тюфяках. В темноте пели они утреннюю молитву, в темноте выходили и на вечерню.

«Nunc dimittis servus tuum, domine. Secundum verbum tuum in pace…»

«Ныне отпущаеши, Господи, раба твоего с миром, по обетованию Твоему…»

Начался пост, и послушницы, готовящиеся к принятию вечного обета, вновь и вновь трясущимися губами на вопрос: «Хотите ли вы посвятить свою жизнь Небесному Жениху и служить Ему в верности, послушании, целомудрии, пока Он не приведет вас к вечной славе Своей?» — отвечали «Да!». Они отвечали так даже тогда, когда едва стояли на ногах после бесконечных постов и ночных бдений.

Каждый день был тяжел и приносил все новые испытания; послушницы едва могли взглянуть друг на друга, но Катарина пользовалась даже этим коротким мигом, чтобы нежно погладить Эльзу по руке. Подруги не разговаривали, как им и было велено, но они все видели, замечали, чувствовали друг друга.

К тому времени, когда наконец-то пришла весна и после долгого поста с церковных хоров прозвучало торжественное «Аллилуйя!», Катарина стала совсем худой и бледной. Скулы резко обозначились на лице, глаза горели. Раз за разом задавали ей один тот же вопрос, и она раз за разом отвечала, как предписывало правило: «Да, я хочу».

Но она произносила эти слова почти бессознательно. Во снах и мечтах видела себя Катарина стоящей перед небесными вратами, и дивные гармоничные звуки наполняли все ее существо.

Той осенью настоятельница решила, что вслед за Маргарете и Авэ фон Шенфельд обет Господу принесет Катарина фон Бора.

Готовясь к этому великому дню, девушка постилась и молилась.

Звонили во все колокола. Восточные ворота монастырской церкви были залиты солнечным светом.

«Прими меня в пажити свои, Господи мой, по обетованию твоему, и я буду жить; не остави меня в крушении надежд моих».

Сестры затянули хвалебную песнь, и Катарина, чувствуя головокружение, поднялась с холодного каменного пола. Свадебная монашеская фата давила на ее коротко стриженную голову. Девушка едва держалась на ногах.

Однако она помнила, что следует делать дальше; без колебаний шагнула Катарина вперед и упала на колени перед стулом матери-настоятельницы.

«Tibi omnes angeli,

Tibi caeli et universae potestates…»

Маргарете фон Гаубитц наклонилась и осторожно подняла лежавшую девушку. Катарина глянула ей в лицо и была согрета ответным взглядом, полным сострадания и любви. Тем взглядом, что однажды уже утешил ее.

«Tibi cherubim et seraphim

Incessabili voce proclamant:

Sanctus, sanctus, sanctus

dominus deus Sabaoth».

Шатаясь, Катарина встала и опять упала на колени перед помощницей матери-настоятельницы.

Рука этой женщины была груба, лицо — бесстрастно.

«Тебе все ангелы славу поют,

Тебе — небеса, Тебе — всевластие…»

Рядом помощницей настоятельницы сидела Элизабет, старшая монахиня. Руки ее дрожали, в них не было силы.

«И херувимы, и серафимы беспрестанно славят Тебя:

свят, свят, свят Господь небесного воинства!»

Катарина, с трудом переставляя ноги, идет от одной монахини к другой. Молитва молитв «Те Deum» отзвучала под сводами, и канторша начала псалом. Катарину подняли с колен, но она пять рухнула на каменные плиты. Последней монашенкой, перед которой она преклонила колени, была Авэ фон Шенфельд. Катарина ощутила нежное рукопожатие и услышала тихий шепот, слетевший с губ подруги. Лишь тогда она смогла занять место на хорах среди Христовых невест. С этого мгновения — как одна из них. И сестры вновь затянули хвалебную песнь Всевышнему.

«Это моя свадьба», — думала Катарина. Она пробовала подпевать сестрам, но это ей давалось с трудом. Девушка была в полубессознательном состоянии от усталости, и ей чудилось, будто своды церковного хора простираются до небес…

Наконец пение смолкло. Мать-настоятельница произнесла благословение. Магдалена подошла к Катерине, чтобы ее поддержать. Молча проследовали монахини в трапезную. Обед был праздничным: дичь и пироги. Катарина с трудом проглотила кусочек хлеба и суп. Аббатиса с улыбкой протянула ей кубок с вином.

Радуясь тому, что она может посвятить отдыху целый час, Катарина рухнула на ложе.

Она хотела остаться наедине со своим Небесным Женихом, Которому открылась в сокровенной молитве. Но вместо ожидаемой великой радости девушка внезапно почувствовала печаль.

— Никогда не стану я достойной Тебя, Господь Иисус Христос, — прошептала она. И погрузилась в короткий сон.

***

Полукруглые арки церковного купола уходили вверх и, там сходясь, образовывали сводчатую цепь, у которой, казалось, не было ни начала, ни конца. Катарина спиной чувствовала холод камня и была благодарна ему за основательность и прочность. Где-то хлопнула дверь. Девушка напрягала слух. По проходу шли две монахини. Пропуская их, Катарина отступила в сторону, но Магдалена фон Бора, коротко глянув на нее, кивком приказала следовать за ней.