Розы в снегу

Когда некоторое время спустя Катарина распрямила спину, она заметила белую фигуру, идущую к ним от здания церковного конвента. Черная вуаль трепетала на ветру — казалось, монахиня бежала.

— Это Вероника, — сказала Эльза.

Монахиня замахала им обеими руками.

— Она зовет нас, — прошептала Катарина, — пойдем. И крепко взяла Авэ за руку.

В зале с колоннами собралась вся обитель. Под пыльными сводами было душно и жарко. Из-под налобных повязок на лица сестер стекал пот. Катарина втянула грязные руки в рукава и беспомощно оглянулась. В зале чувствовалось сильное напряжение. Плотно сжав губы, замерла рядом с благочестивой матерью-настоятельницей ее помощница. Аббатиса же стояла, сцепив руки на груди, взгляд ее тревожно перебегал с одного лица на другое.

— Сестры, дочери мои, я велела вас позвать, потому что, сестры… Это ужасно!

Невнятный гул прокатился по стайке монахинь.

— Они забросали камнями и грязью сосуд с волосами Пресвятой Девы! Предатели и кощунники объявились у нас. Они отказываются чествовать Божию Матерь. Посевы зла восходят!

— Верните сокровища в церковь!

— Где охрана и служки?

— Пусть герцог пришлет солдат!

— Ужас! Какой ужас!

Одни сестры подобрали юбки, словно намеревались спасаться бегством от святотатцев, другие окаменели.

Первой пришла в себя Маргарете фон Гаубитц; опираясь левой рукой на локоть помощницы, она, прося тишины, воздела вверх правую руку.

— Дочери мои! Что бы ни случилось, все претерпим в спокойствии и вере. Я приказала служкам вернуть в церковь священные реликвии, запереть их на замок и охранять. Теперь же пойдем и все вместе преклоним колени в молитве. Разве не велел нам отец Бернар противопоставлять мирской суете тишину и молитву?

Монахини склонили головы. Катарина покосилась на Авэ. Та тоже сокрушенно опустила очи долу.

С особой страстью молились этим вечером юные монахини, прося милости и своим грешным душам, и этому безумному миру.

«Domini est terra et plenitudo eius orbis terrarum et universi qui habitant in eo…»

«Божия земля и все, что ее наполняет, весь круг земной и все живущие на нем…»

***

Праздник освящения церкви закончился. Монахини спрятали свои сокровища в потайную комнату и навесили на ее двери двойной замок. За монастырской оградой, в долине реки, опять установилась тишина.

Налетел холодный восточный ветер, засвистел в оконных щелях, разогнал по серому небу печной дым. Сестры поплотнее закутались в свои тонкие накидки и попрятались в кельях. Мощные стены церкви и монастырских строений все еще хранили остатки летнего тепла.

Катарина сидела на своем обычном месте на хорах, на коленях девушки лежала раскрытая книга. Черная вуаль падала юной монахине на плечи, руки беспокойно скользили по обрезу книги.

Тяжелые серые облака затянули небо; сквозь узкие окна в церковь проникало очень мало дневного света. Слабое пламя лампадки трепетало перед алтарем, из углов храма вырастали тени.

Катарина ничего не видела и не слышала. Ее губы беззвучно двигались; иногда, споткнувшись на каком-нибудь слове, она прерывала чтение. Перед ней лежали отнюдь не тексты молитв — уж их-то она затвердила наизусть.

«…Итак, не поможет душе, если облачим тело в расшитые золотом одежды, как поступают священники и духовные лица, если будем телами нашими находиться в церквах и святых местах, если будем жить среди святых предметов и реликвий, если будем телом нашим преклоняться в молитве, поститься, путешествовать к святым местам и творить все те добрые дела, которые в теле и через тело пребывают вовеки. Должно быть еще нечто, приносящее душе набожность, кротость, свободу…»

С громким вздохом захлопнула Катарина книгу. Но клочок бумаги — на нем был написан только что прочитанный текст — остался лежать меж страниц. «Он не в своем уме, этот человек. Экая бессмыслица… Только безумец может написать такое». Катарина скользнула взглядом по сводам и тонущей в темноте стене. Там, в нише, стояло старое изваяние, перед ним горели две свечи.

С трепетом взирала Катарина на измученное тело Сына Божьего. Ужасали не только пробитые руки и ноги: дугами выступали ребра худой груди, в правом боку зияла глубокая рана, лицо искажено страданиями. Одна рука бессильно повисла, другая, поднятая вверх, застыла с раскрытой ладонью, как бы ожидая подаяния…

Пресвятая Мария держала тело Сына на руках своих, и лицо ее словно бы окаменело от нестерпимой муки. Казалось, что Его изнуренное тело (хотя оно было легким) выскользнет из ее рук.

«О, Мать страданий, — мысленно вздохнула Катарина, — хорошо, что нет у меня сыновей, я бы такого не вынесла».

Легонько скрипнула дверь. Катарина затаила дыхание и прижала книгу к груди. Две монахини проскользнули на хоры, одна уселась рядом с Катариной. Девушка вздохнула и вновь раскрыла книгу.

— До чего же тяжело это читать, Авэ. Откуда у тебя эти листки?

— Тсс!

Вторая монахиня — это была Маргарете, сестра Авэ, — испуганно заозиралась:

— Верни их нам, если не хочешь читать дальше.

Катарина отрицательно покачала головой:

— Нет, нет, дай мне время до завтра. Потом обменяемся молитвенниками, листки я вложу внутрь…