Ртуть

К этому времени Джек стоял на коленях, зажимая рот и нос испачканным в навозе рукавом, чтобы не сблевать. Вонь, хлынувшая из двери после первого удара, едва не сбила его с ног. Даже Турок попятился. Джеку едва хватило присутствия духа захлопнуть другую дверь и запереть щеколду, чтобы конь не выбежал в коридор.

Джек схватил единственную свечу, освещавшую буфетную, и шагнул в дверь, ожидая увидеть склеп, наполненный гниющими трупами, но оказался в чистенькой кухоньке.

Посередине на мясницкой плахе лежала рыбина, такая тухлая, что кожа на ней пузырилась.

В дальнем конце была маленькая дверь. Джек открыл её и увидел типичный парижский закоулок. Однако перед его мысленным взором стояла совсем другая картина: несколько минут назад он с обнажённой саблей в руке проехал мимо герцога д’Аркашона. Одно движение, и человек, который (как Джек теперь знал наверняка) обратил в рабство Элизу и её мать, был бы мёртв. Джек мог вернуться в дом и довершить несделанное, однако он понимал: время упущено.

Турок лбом подтолкнул Джека в дверь, торопясь выбраться на относительно свежий воздух, пахнущий помоями и человеческими испражнениями. Было слышно, как сзади ломают дверь буфетной.

Турок взглянул вопросительно. Джек вскочил в седло, и конь, не дожидаясь приказа, взял с места в карьер. В городе уже подняли тревогу. Скача через Королевскую площадь – искры летят из-под новеньких подков, плащ развевается на ветру, короче, тот самый силуэт, на который Джек рассчитывал, – он обернулся, указал саблей в проулок и заорал: «Vagabonds! Vagabonds anglais![96]» Над крышами темнели в лунном свете зубчатые стены Бастилии; рассудив, что именно туда дворянин поскакал бы за подкреплением (не говоря уже о том, что это самая короткая дорога из города), Джек развернул Турка к ним и отпустил поводья.

Амстердам

К делам тебя влечёт рассвет?

В любви порока злее нет!

Скупца, глупца и подлеца

Любовь простит – но не дельца!

Любовник, что к делам с восходом солнца

Бежит от милой – хуже двоежёнца!

Джон Донн, «Утро»[97]

1685

– Кто это такой громадный, высоченный, бородатый, неопрятный, неотёсанный, с острогой?..

У Элизы закончился набор эпитетов. Она смотрела в окно кофейни «Дева» на неприкаянного Нимрода, который маячил у дверей, заслоняя солнце косматой меховой шубой. Служители кофейни, и Джека-то впустившие неохотно, решительно преградили путь свирепому дикарю с острогой.

– А, он? – невинно переспросил Джек, как будто под описание подпадал кто-то ещё. – Евгений-раскольник.

– Что значит «раскольник»?

– Убей меня… знаю только, что они бегут из России со всех ног.

– Ну… а как ты с ним познакомился?

– Понятия не имею. Просыпаюсь в «Ядре и картечи», а он сопит рядом, и борода у меня на шее, словно шарф.

Элиза грациозно передёрнула плечами.

– Однако «Ядро и картечь» в Дюнкерке…

– И что?

– Как ты попал туда из Парижа? У тебя не было приключений, бешеных скачек, поединков…

– Может, и были. Не помню.

– А что с раной?

– Мне удалось заручиться помощью целой команды голодных червей – они не дали ей загноиться. Заросло как на собаке.

– Разве можно забыть целую неделю пути?

– У меня теперь так голова работает. Как в пьесе, где зрителям показывают самые яркие моменты, а всё скучное якобы происходит за сценой. Итак: я вылетаю с Королевской площади, занавес, антракт. Занавес поднимается: я в Дюнкерке, в лучшей комнате «Ядра и картечи», у мистера Фута, рядом Евгений, а на полу вокруг разбросаны его меха и янтарь.

– Так он своего рода коммерсант? – спросила Элиза.

– Не надо снобизма, девонька.

– Я просто пытаюсь понять, откуда он взялся в этой пьесе.

– Понятия не имею: он ни на каком языке не говорит. Я спустился и задал тот же вопрос мистеру Футу, владельцу гостиницы, человеку весьма выдающемуся, бывшему приватиру.

– Ты говорил мне, говорил мне, говорил мне о мистере Футе.

– Он сказал, что неделю-две назад Евгений вошёл на баркасе в бухточку, где стоит «Ядро и картечь».

– То есть подошёл на баркасе с какого-то корабля, стоящего на якоре в Дюнкерке.

– Нет, всё как я говорю: просто появился из-за горизонта. Догрёб до берега, втащил баркас на песок, насколько сумел, и рухнул на пороге ближайшего дома, которым оказалась старушка-гостиница. В лучшие времена мистер Фут, вероятно, выбросил бы бедолагу, как дохлую рыбину, но нынче с постояльцами негусто, выбирать не приходится. Кроме того выяснилось, что баркас доверху наполнен арктическими сокровищами. Мистер Фут перенёс их наверх, потом закатил самого Евгения в грузовую сеть и лебёдкой втащил в окно, рассчитывая, что тот, проснувшись, расскажет, где водится такое добро.

– Что ж, деловая стратегия мистера Фута вполне ясна.

– Вот снова ты. Если дашь мне закончить, то не станешь судить мистера Фута так строго. Ценою многочасового каторжного труда он предал земле останки…

– Что?! Ты не говорил ни о каких останках.