Ртуть

– Я хочу сказать, что уже заработала больше, чем стоили перья, сабля и конь, вместе взятые, а скоро заработаю ещё больше. Так что, если тебя волнуют деньги, сойди с «Ран Господних», останься со мною в Амстердаме, и скоро вообще забудешь про этот корабль.

– Не очень-то уважаемое дело – жить за счёт женщины.

– С каких пор тебя заботит чьё-то уважение?

– С тех пор, как люди стали меня уважать.

– Я предлагаю тебе безопасность, счастье, богатство – и моё уважение, – сказала Элиза.

– Ты не будешь уважать меня долго. Дай мне сходить в одно плавание, вернуть деньги и…

– Одно плавание для тебя. Вечные страданья для негров, которых вы купите, и для их потомков.

– Так или иначе, я теряю мою Элизу. – Джек пожал плечами. – Я становлюсь вроде как дока по вечным страданьям.

– Тебе дорога жизнь?

– Эта? Не очень.

– Сойди с корабля, если хочешь сохранить хоть какую-нибудь.

Элиза видела то, чего не заметил Джек: погрузка «Ран Господних» закончилась. Люки опустили на место, за селёдку расплатились (серебряными монетами, не каури), матросы отдавали швартовы. На пристани остались только господин Влийт и Евгений: голландец торговался с аптекарем из-за сундучка с лекарствами, русский получал благословение от старообрядческого попа. Сцена была настолько курьёзна, что полностью захватила внимание Джека; он очнулся, только когда матросы закричали. Он повернулся к ним – из-за чего шум. Однако они все с ужасом смотрели на пристань. Джек перепугался, что на Элизу напали негодяи или что-то вроде того.

Он обернулся и как раз успел увидеть, что Элиза схватила гарпун, оставленный Евгением у ящиков, и в этот самый миг бросает его в Джека. Она, разумеется, никогда не метала гарпун, но по-женски умела целить в самое сердце, и острога летела на него прямо, как Истина. Джек, припомнив давние уроки фехтовального мастерства, хотел повернуться боком, чтобы стать более узкой мишенью, но потерял равновесие и упал на грот-мачту, выбросив левую руку, чтобы смягчить удар. Широкие зубья гарпуна пропахали его грудь и отскочили от ребра или от чего ещё, так что остриё, пройдя в узкий промежуток между лучевой и локтевой костью, вонзилось в мачту – пригвоздило его к дереву. Джек почувствовал это раньше, чем увидел, потому что глядел на Элизу. Однако она уже шла прочь, даже не обернувшись посмотреть, попала в него или нет.

Амстердам

июнь 1685

Д’Аво и два высоких, необычно свирепых на вид лакея проводили Элизу до пристани за площадью Дам, на канале, ведущем к Харлему. Здесь стояло пришвартованное судно; на его борт поднимались по сходням пассажиры. Издали оно показалось Элизе маленьким из-за странно игрушечного вида: нос и корма круто загибались вверх, придавая судёнышку сходство с толстым мальчиком, который, лёжа на животе, хочет дотянуться пятками до затылка. Приглядевшись, она увидела, что судно хоть и лёгкое, но длинное, не менее двадцати футов длиной и при этом узкое.

– Я не собираюсь утомлять вас скучными подробностями – их возьмут на себя Жак и Жан-Батист.

– Они отправляются со мной?!

– Дорога в Париж не лишена опасностей, – сухо отвечал д’Аво, – даже для слабых и невинных.

Тут он поглядел на ещё дымящиеся дома господина Слёйса, не более чем на выстрел по этому же самому каналу.

– Очевидно, меня вы к этой категории не относите, – фыркнула Элиза.

– Ваша привычка метать гарпуны в моряков должна была излечить от иллюзий даже самых отъявленных сластолюбцев.

– Вы об этом слышали?

– Чудо, как вас не арестовали, – здесь, в городе, где даже целоваться запрещено.

– Вы установили за мной слежку, мсье?

Элиза возмущённо взглянула на Жака и Жан-Батиста, которые, временно притворившись глухонемыми, возились с многочисленным багажом. Бо́льшую часть тюков она видела впервые, но д’Аво явственно дал понять, что они вместе с содержимым принадлежат ей.

– Вы всегда будете возбуждать интерес, мадемуазель, так что привыкайте. Тем не менее – даже если вынести за скобки склонность к метанию гарпунов – некоторые досужие сплетники в этом городе уверяют, будто вы причастны к финансовой атаке на господина Слёйса и нападению разъярённой толпы оранжистов на его жилище, а также к отплытию к Англии эскадры под знамёнами герцога Монмутского. Разумеется, я не верю в эти нелепицы, но тревожусь за вас…

– Как заботливый дядюшка. Я тронута!

– Посему этот кааг доставит вас и ваших сопровождающих…

– Через Харлемермер в Лейден и оттуда в Брилле через Гаагу.

– Как вы угадали?

– Герб Брилле вырезан на гакаборте напротив амстердамского. – Элиза указала на кораблик.

Д’Аво обернулся посмотреть, Жак и Жан-Батист – тоже. В этот самый миг послышалось сипение, словно от прохудившейся волынки, и Элизу отодвинул плечом направляющийся к сходням крестьянин. Покуда неучтивый мужлан поднимался на кааг, Элиза приметила его странно знакомый сутулый профиль, и у неё на миг перехватило дыхание. Д’Аво обернулся и пристально взглянул ей в лицо. Некое шестое чувство подсказывало Элизе, что сейчас не время поднимать шум. Она быстро продолжила: