Рубеж (сборник)

Талбот знал, что Ленни, даже говоря по телефону, увлеченно жестикулирует, как будто его собеседник может увидеть, как он размахивает руками. Вот и сейчас писатель представил, как, сказав «не бери в голову», младший брат неосознанно махнул свободной рукой.

– Нет, – настаивал Талбот, – а все-таки?

– Просто, старший, не знаю, как теперь с тобой разговаривать.

Талбот растерялся.

– Ленни, ты о чем это?

– Я? Да о твоем грядущем бессмертии. Ты сам представь: мы все уже немолоды, и вдруг один из нас получает такой шанс. Ты переживешь нас и продолжишь жить, когда все мы отправимся на тот свет. И этого никак не изменить: Хобб и компания отказываются продавать бессмертие за деньги. Только тем, кого выберет эта их… – Ленни нарочито закашлялся, и Талбот понял, что брат хотел ввернуть крепкое словечко, да вовремя спохватился, вспомнив, что Фредерик этого не любит, – эта их комиссия.

– Так ты… Ты мне завидуешь? – удивленно спросил старик телефонную трубку, говорившую с ним голосом родного брата.

– Завидую? – переспросила трубка. – Наверное, нет. Пока что – нет. Завидовать я начну тогда, когда все от слов перейдут к делам. Когда ты отправишься в лабораторию Хобба на эти твои процедуры. Когда тебя разберут на маленькие кирпичики и сложат заново, сделав другим человеком: молодым и здоровым. А мы останемся все теми же дряхлыми развалинами, Фредди, и начнем, один за одним, уходить.

– Но… – растерялся старик. – Ленни, что я могу сделать? Ты сам сказал: Хобб не продает бессмертия. Ты знаешь, денег у меня хватает, я бы не стал жадничать, но речь об этом даже не идет.

– Вот именно, – Ленни снова принялся кашлять. – Извини. Зря я позвонил, старший. Сначала вообще хотел тебе гадостей наговорить. Все сидел с трубкой в руке и думал: почему? Ну почему тебе повезло, а я и многие другие должны помереть? И вроде бы мозгами то сознаю: ты не сам это придумал, какие-то эксперты все решили. А злость все равно давит, Фред. Знал бы ты, как обидно. А обиднее всего тому, кто оказался вторым. Представляешь, старший? На один шаг от мечты. На один крохотный шажок – и все, и ничего не поделаешь.

– Надеюсь, ему повезет в следующий раз. Ленни, что мне, по-твоему, делать? Отказываться от предложения Хобба? Это как-то глупо, тебе не кажется?

– Нет нет, – торопливо заговорил Ленни, и Талбот вновь представил, как тот беспокойно шевелит пальцами, – конечно же, не отказываться. Это я глупости говорю, Фред, не надо меня слушать. Извини еще раз, не хотел я, чтобы этот разговор… так… Прости. Надеюсь, ты еще какой-нибудь шедевр напишешь…

Щелчок. Трубка замолчала. Перестала притворяться, что она – Ленни Талбот, семидесяти шести лет от роду, когда-то преуспевающий коммерсант, а нынче – доживающий свои годы рантье.

Талбота расстроил разговор. Ему хотелось услышать первыми совсем другие слова. Да, он ожидал, что будут завистники, будут те, кто скажет: на самом деле этот человек не заслужил бессмертия. Но то, что первым окажется родной брат? Нет, на такое он точно не рассчитывал. Да и последние его слова… Конечно, Ленни не знал о проблемах, которые испытывал его брат. Но почему-то в слове «шедевр», в которое Ленни, конечно же, не вкладывал ни толики уничижительного смысла, Талбот углядел какое то тщательно замаскированное издевательство. Мол, оставаться тебе творческим импотентом на веки вечные.

До чего отвратительны мои мысли. Ведь брат на самом деле совершенно не в курсе того, что я не могу больше писать книги. Он тут ни при чем.

Вновь зазвонил телефон. Талбот поднес трубку к уху.

– Я вас слушаю. Да, это я. Что? Интервью? Нет, не будет никаких интервью. Что значит – почему? Потому что я не хочу давать интервью. Нет, я не хочу давать интервью не только вам, но и любым другим журналистам. Все все, разговор закончен. Исключено. Боже, ну почему я должен повторять дважды? Да да, и никакой гонорар вам не поможет. До свиданья.

До разговора с Ленни он готов был с радостью отвечать на вопросы журналистов, красоваться на экранах, демонстрировать публике свою персону в компьютерных сетях. Но… Что-то изменилось. Пропала уверенность в своем праве быть бессмертным?

От этих журналистов никуда не скрыться. Знаете, что общего у них с тараканами? Правильно, из всех щелей лезут.

От этой мысли Талботу неожиданно стало смешно. Он представил себе крохотного журналиста: одетый во все черное, по тараканьему усатый, он сноровисто выбирался на свет из щели под плинтусом. Это, несомненно, стоит запомнить на будущее. Благо теперь у него будущего – хоть отбавляй. Вот только с другими не поделишься. Странно: ему обещают бесконечно длинную жизнь. Но эту бесконечность почему-то не нарежешь ломтями и не раздашь всем страждущим. А страждущих то, похоже, немало.