Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики

Дело не только в том, что Красе хотел располагать ручным консулом. Катилина обещал ему и другие перспективы. Он был популярен на самой периферии политической жизни: среди банд правонарушителей из верхов общества, вечно скандаливших в Субуре; в салонах беспутных и коварных дам; среди попавших в долги, разочарованных и нетерпеливых — короче там, где кончалась респектабельность и начиналась ее противоположность. Для воздержанного и бережливого Красса, бывшего консула, такой мир был явно неприемлем, пусть Цицерон и язвил, что победитель Спартака охотно спляшет на Форуме, если это принесет ему выгоду.[154]

Возможно и так — однако, пока Катилина оставался креатурой Красса и ловил для него рыбу в мутной воде общественного дна, нежился в салонах, строил злокозненные планы вместе с радикалами в ночных тавернах, риску подвергалось его собственное достоинство, а не честь патрона.

Трудно сказать, какую именно роль во всем этом исполнял Целий. Несложно понять, конечно, что он познакомился с Катилиной через посредничество Красса, учившего Целия своему темному политическому искусству. Возможно также, что их знакомству способствовал и Цицерон. В 65 году до Р.Х. Катилина, вернувшись из Африки, где исполнял обязанности наместника провинции, попал под суд: Клодий, также возвратившийся в Рим, но с Востока, стремясь добиться известности в судебных кругах, обвинил его в вымогательстве. В то же самое время Цицерон, новый человек, готовился баллотироваться в консулы. Ему было известно, что Катилина также намеревается выдвинуть свою кандидатуру, и потому Цицерон какое-то время рассматривал возможность участия в его защите на предстоящем суде, рассчитывая на то, что в будущем году они смогут вместе вступить в борьбу за магистратуру. Катилина, однако, отверг предложение с истинно патрицианским высокомерием. Суд грозил ему немногим. Конечно, он был скоро оправдан, возможно, благодаря тайному сговору с Клодием, и почти безусловно с помощью выплаченных Крассом внушительных взяток. Теперь он имел полную возможность претендовать на консульство 63 года до Р.Х. Катилина и Цицерон шли к цели «ноздря в ноздрю».

Во время избирательной кампании Целий находился возле своего покровителя. Для молодого политика и нового человека переживание должно было стать опьяняющим. Исход голосования был самым непредсказуемым за долгие годы. Вся карьера Цицерона стала подготовкой к нему, но и Катилина предпринимал столь же отчаянную попытку достичь успеха после четырехсотлетнего периода неудач своего семейства. Снобизм лег в основу всей его избирательной кампании, которая проводилась в открытом союзе с другим представителем знати, Антонием Гибридой, дебоширом и головорезом в такой степени, что трудно было поверить в то, что он действительно является сыном великого кумира Цицерона — Марка Антония. Оказавшись перед перспективой выбора между двумя в равной степени сомнительными кандидатами, аристократия глубоко вздохнула, зажала носы — и проголосовала за наименьшее зло. Таким же образом, но с несколько большим энтузиазмом проголосовали и всадники. Цицерон опередил соперников на целую милю. Гибрида с большим преимуществом оставил Катилину на третьем месте.

Для любого патриция поражение на выборах стало бы просто унижением. Но Катилине оно грозило катастрофой: он и так утопал в долгах, а Красе не имел оснований поддерживать неудачника. Тем не менее Катилина не расстался с надеждой. И когда облаченный в тогу с пурпурной каймой Цицерон под охраной ликторов приступил наконец-то к исполнению обязанностей консула римского народа, Катилина принялся зализывать раны и планировать вторую попытку. Кредит его распространялся на срок до следующих выборов, и поэтому он продолжал занимать деньги, расточая их на подкуп. Одновременно, вместо того чтобы скрывать размеры своих долгов, он принялся хвастать ими открыто. Риск был огромен, однако обстоятельства заставляли идти на него. Долги докучали не только людям его круга. Над всей Италией звучали стоны угнетенных — будь то гнилые многоэтажки Рима или бесплодные фермы, на которых ветераны Суллы, перезаложив все на свете, копались в пыли и вспоминали сладкое время гражданской войны. И Катилина при всякой возможности стал обещать беднякам, что станет их защитником. В конце концов, следуя его же собственным словам: «кто может стать предводителем и знаменосцем отчаявшихся, как не человек отчаявшийся и отважный?»[155]