Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики

В великой игре, где ставкой являлось личное продвижение, расточительство Цезаря было рискованным, но обдуманным гамбитом. Враги могли клеймить его позором, называя женственным щеголем, однако им уже приходилось признавать в нем все более серьезного политического тяжеловеса. Сам Цезарь при малейшей возможности стремился утереть им нос. В качестве эдила он отвечал не только за игры, но и за содержание общественных мест. Однажды утром проснувшийся Рим увидел, что восстановлены все трофеи Мария, давно лишенного гражданства. Республиканский истеблишмент пришел в негодование. После того как Цезарь спокойно взял на себя всю ответственность, Катул зашел так далеко, что объявил его совершившим нападение с тараном на всю Республику. Цезарь самым нахальным образом прикинулся невинным младенцем. Разве Марий не был таким же героем, чем Сулла? И не настало ли время примирения соперничающих партий? Разве не являются все они гражданами одной республики? Толпа, собравшаяся для того, чтобы поддержать Цезаря, дружно рыкнула: «Да!» Катулу оставалось только бессильно брюзжать. Трофеи остались на месте.

Подобные эпизоды ярко продемонстрировали, что традиция популяров, как будто бы уничтоженная Суллой, начинает оживать. Достижение казалось удивительным — однако и ему была своя цена. Плебс, превративший Цезаря в идола, видел в этой необыкновенной щедрости основу его обаяния, однако враги не без оснований надеялись на то, что она же и послужит причиной его падения. И если Катон был знаменит своим аскетизмом, то Цезарь — своими долгами. Всем было понятно, что наступит время платить по ним. И оно настало в 63 году до Р.Х. Цезарь, стремившийся раз и навсегда проникнуть в первые ряды Сената и наделить свой «неподпоясанный» облик толикой более традиционного престижа, решил на единственных выборах поставить на кон всю свою карьеру. Только что освободился пост римского первосвященника, pontifex maximus, который считался наиболее престижным в Республике и являлся пожизненным. Помимо колоссального нравственного авторитета, он приносил с собой особняк на Форуме — на Виа Сакра. И если бы Цезарь занял должность великого понтифика, то в буквальном смысле слова он оказался бы в самом центре Рима.

Соперником его на выборах оказался не кто иной, как самый первый из тогдашних грандов, Квинт Лутаций Катул. При обычных обстоятельствах Катул мог бы считать себя бесспорным фаворитом. Теперь скандальным был уже тот факт, что Цезарь выдвинул свою кандидатуру. Достойным поста великого понтифика всегда считался добродетельный отставной консул, но уж ни в коем случае не политик, находящийся в стадии становления. Однако Цезарь не относился к числу тех людей, которых могут смутить несущественные мелочи, в данном случае — традиции. И потому он обратился к тому неизменному приему, которым пользовался всегда, сталкиваясь с проблемой, — и развязал кошелек. Подкуп избирателей производился в чудовищных масштабах. И ко времени выборов Цезарь полностью исчерпал свой кредит. В день оглашения результатов он поцеловал Аврелию на прощание и сказал: «Мать, сегодня ты или увидишь меня первосвященником, или же я отправлюсь в изгнание».[152]

Вышло так, что ему действительно пришлось покинуть Субуру, но не для того, чтобы отправиться в изгнание, а чтобы перебраться в особняк на Виа Сакра. Цезарь добился своего. Его избрали великим понтификом. Расточительность снова принесла ему внушительные дивиденды. Он рискнул сделать крупную ставку — вопреки status quo и самым древним традициям Республики — и победил.

Заговор целия

Однако ставки делали многие, многие и проигрывали. Избранная Цезарем стратегия, основанная на расточительности была опасна и вызывала подозрения. Альтернативой будущему величию становилось полное разорение. Расходовать можно было только деньги, но не свой потенциал. Проигранные выборы, незанятый выгодный пост могли обрушить всю карьеру.