Рубикон. Триумф и трагедия Римской республики

Похоже, что Цезарь сразу произвел впечатление. Только что в Риме его сверхмодное одеяние заставило Суллу скептически приподнять брови и неодобрительно высказаться о манере этого молодого человека слишком свободно подпоясываться. Однако при дворах восточных царей модники имели успех, и власти провинции скоро осознали, что этот патриций и «денди» идеально подходит для дипломатических миссий. И Цезаря отправили к царю Вифинии Никомеду, которого римский гость действительно очаровал. Быть может даже слишком. Говорили, что Никомед продемонстрировал свою симпатию к Цезарю, взяв его в любовники; скандал этот не одно десятилетие давал благодатную почву для сплетен врагам Цезаря. Но как бы и что бы там ни было, миссия его увенчалась успехом. Цезарь не только ублажил норов Никомеда, но и сумел взять у него взаймы — существенную долю флота. Отправившись с кораблями на Лесбос, Цезарь присоединился к осаждавшим Митилену, где проявил незаурядную отвагу. За спасение многих сограждан в бою он заслужил особую почесть, гражданский венец — сплетенный из дубовых листьев венок, служивший в глазах общества свидетельством доблести. Отныне всякий раз, когда Цезарь входил в Цирк, чтобы присутствовать на играх, даже сенаторы обязаны были вставать с места, приветствуя его. Отличие это делало Цезаря известным всему народу. О деянии его будут трубить на улицах Рима. О такой почести всякий гражданин мог только мечтать.

Однако если даже военная слава и является самым надежным средством завоевания людских сердец, Цезарь был человеком слишком дальновидным, чтобы полагать ее единственным условием для возвышения. Несмотря на то что шел 80 г. до Р.Х. и Сулла уже сложил с себя диктаторские полномочия, Цезарь не стал торопиться в Рим, чтобы насладиться там одобрением Цирка. Он предпочел остаться на Востоке на армейской службе, изучая на практике устройство провинциальной администрации и зарабатывая среди начальства репутацию надежного человека. Лишь в 78 г., удостоверившись в смерти Суллы, он наконец вернулся в Рим. В сером городе, еще скованном ужасом перед тенью почившего диктатора, Цезарь уподобился яркому красочному пятну. «Он обладал умением нравиться в удивительной степени для столь молодого человека, и, будучи человеком легким, созданным для общения с народом, обрел огромную популярность среди простых граждан».[90]

Однако при всем бесспорном обаянии Цезаря подобная оценка явным образом свидетельствовала о политических намерениях. Политики, занятые ублажением толпы, определяли себя как популяры. Таким был Марий, таким был Сульпиций. Вся политическая программа Суллы являлась попыткой выкорчевать традицию популизма — традицию, наследником которой считал себя Цезарь. Он не стал долго ждать, чтобы объявить об этом публично. В первый же год после своего возвращения с Востока он затеял смелый процесс против одного их прежних офицеров Суллы. Сторонники диктатора прочно держали еще власть в своих руках, и офицер вполне предсказуемым образом был оправдан; однако выступление Цезаря оказалось настолько эффектным, что за одну ночь он сделался едва ли не самым знаменитым оратором Рима. Герой войны, человек, сведущий в практике дипломатии и провинциальной политики, Цезарь стал видной фигурой. Ему еще не исполнилось и двадцати четырех лет.

Один только диапазон талантов Цезаря и энергия, с которой он развивал их, сулили этому молодому человеку блестящее будущее. Величие уже маячило впереди. Однако, при всей его исключительности, Цезаря нельзя считать человеком, отклонившимся от нормы. Республика воспитала его, и она же сформировала все его устремления и амбиции. Невзирая на анархию предшествующего десятилетия, верность римлян своим гражданским традициям оставалась несокрушимой. Они устали от гражданской войны. Честь семьи и личные убеждения делали Цезаря врагом режима Суллы, однако он не был готов вести борьбу за низвержение власти неконституционными методами. Подобная попытка уже была совершена. Едва пепел Суллы был развеян по ветру, один из консулов поднял восстание против всего режима. Бунт подавили немедленно и жестоко. Если бы Цезарь присоединился к восставшим, что ему предлагали сделать, тогда карьера его была бы завершена. Один-единственный бросок мог погубить всю игру. Подобный исход не устраивал Цезаря. И потому, следуя обычаю предшествовавших ему поколений аристократов, он приготовился к медленному восхождению на вершину, неторопливому продвижению от поста к более высокому посту. Все достижения его юности представляли ценность лишь в качестве фундамента для подобного восхождения. Республика никогда не сдерживала стремления своих сограждан к славе. Стремление это не погубило ее, а вознесло к властному величию над миром. И начало карьеры Цезаря как будто бы свидетельствует о том, что, невзирая на горести гражданской войны и диктатуры, ничто, по сути дела, не переменилось.

Вновь и вновь вокруг арены