Рубиновая верность

Зацепин продолжал стоять у окна истуканом, но я знала, что делала. Приподнявшись на цыпочки, я целовала его щеки, губы, тоненькие лучики первых морщинок возле глаз и при этом приговаривала самые ласковые и красивые слова, какие только знала. Раз Ленечка любит, чтобы было со словами, пусть он сегодня получит их сполна. Я перебрала все классические варианты любовной белиберды, и на заявлении «Я готова ради тебя на любую муку» Ленечка сломался. Он обнял меня крепче крепкого и продышал в ухо что-то вроде того, что пожизненно приговорен ко мне.

Когда совершенно измочаленный переживаниями и моей любовью Зацепин заснул, я погрузилась в воспоминания. Неужели мы с ним знакомы с такого нежного возраста? Неужели с двенадцати лет? Да-а… Все точно… С шестого класса…

В то лето, когда мне исполнилось двенадцать, моя семья переехала в новую квартиру, и в сентябре мы с сестрой Людмилой пошли в другую школу: Людмилка в девятый класс, а я – в шестой. Точно… Тогда это был шестой класс…

Ленечку я увидела сразу, потому что он сидел за первой партой в среднем ряду, у которой я как раз и стояла, когда классная руководительница представляла меня своим подопечным. Я уже тогда поразилась удивительно светлым Ленечкиным глазам. И еще тому, каким Ленечка был маленьким для шестиклассника. Он еле возвышался над партой. Рядом с ним было свободное место. Обычно, как потом выяснилось, рядом с Ленечкой сидела Наташа Ильина, но она тогда почему-то еще не возвратилась в школу после летних каникул. Мы сидели с Зацепиным за одной партой целых две сентябрьские недели. Ленечка влюбился в меня сразу и на всю жизнь, а я… Ну разве я могла ответить взаимностью эдакому недоростку с блеклыми глазами и чрезвычайно оттопыренными ушами. Да никогда! Тем более что в меня, красавицу, влюбились абсолютно все мальчишки нашего 6-го «А» и двух параллельных «Б» и «В». Разумеется, все девчонки шестых классов устроили мне бойкот. Всю первую четверть со мной никто из них не разговаривал. Наташа Ильина, возвратившаяся наконец в школу, сунулась было ко мне с приветствием и знакомством, но ей быстренько объяснили, как себя вести с «этой Маргошкой». Скажу, что выдержать девчоночью ненависть было очень нелегко. По ночам я плакала в подушку, но взрослым не жаловалась. Этот бойкот был очень престижным: не за подлость, а за красоту. И рассосался он как-то незаметно, сам собой. То одна девчонка, то другая (разумеется, исключительно по делу) вынуждены были со мной заговаривать. В конце концов, две самые непримиримые врагини решили, что гораздо выгоднее перестроиться в моих преданных подруг, поскольку тогда и возле них будут крутиться самые лучшие мальчики не только нашей параллели, но и старшеклассники. Меня одной все равно на всех не хватит, тут и им, глядишь, что-нибудь и перепадет.

А что ж Ленечка? Он молча обожал меня, долго не смея в том признаться. После прихода его постоянной соседки Наташи Ильиной классная руководительница пересадила меня за последнюю парту к второгоднику Толику Бояркову, с которым тут же захотели крепко, по-мужски дружить все мальчики нашего класса. Я же вила из Толика веревки. Он покупал мне без очереди в буфете булочки с маком и охотно мылил шеи приставучим парням, которые мне особенно сильно досаждали. Что касается наших с ним одноклассников, то великовозрастный и тем солидный Боярков снисходительно принимал дружбу некоторых, но не Ленечки. Слишком уж Зацепин был низкорослым и неказистым. С таким и стоять-то рядом позорно: будто с детсадовцем. Кроме того, как потом выяснилось, Ленечка имел прозвище Цыпа, которое его тоже совершенно не украшало. Я думала, что его так называют из-за маленького роста и общей забитости. Оказалось, что кличка была последним звеном цепочки: Зацепин – Зацепа – Цепа – Цыпа. Девчонки, правда, Цыпой Зацепина не называли. Для них он, как и для меня, был и на всю жизнь остался Ленечкой.

В каком бы укромном уголке школьного здания я ни находилась, везде натыкалась на внимательный взгляд светлых Цыпиных глаз и каждый раз раздраженно поводила плечами. И что ему надо, этому смехотворному однокласснику? Неужели он еще на что-то рассчитывает?

Как-то в седьмом классе на уроке географии Ленечка прислал мне записку традиционного (ибо их я получала пачками) содержания: «Я тебя люблю». Я сразу поняла, что это Цыпино признание. Над круглым, девчачьим почерком Зацепина потешался весь класс. Другой бы попытался его хоть как-то изменить: придумать какие-нибудь крутые росчерки или особые буквенные перекладинки, но только не Ленечка. Каждый раз, выходя к доске, он выводил на ней аккуратные, ровные строчки, в которых на каждую букву было любо-дорого смотреть. К чести Зацепина надо сказать, что он с самого своего низкорослого и ушастого детства ни под кого не подстраивался, не пытался выглядеть лучше и взрослее, чем есть, и никогда не болел стадной болезнью. Он и свои оттопыренные уши носил без всякого стеснения, не стараясь их прикрыть хотя бы чуть-чуть длиннее отрощенными волосами.