Рубиновый лес. Дилогия

Раньше, перед полётами с Солом, я всегда втирала в щёки и губы медовый бальзам и масло ветивера, дабы те не обветрились и не превратились в шлифовальную шкурку. Но обмажься я хоть китовым жиром, в этот раз ничего бы не спасло моё лицо: уже через полчаса на Сильтане губы у меня закровоточили, покрывшись сухой коркой. Его скорость превышала темп Соляриса раза в два, и я не слышала ничего, кроме свиста, сколь бы громко Сол ни кричал мне в ухо. Золотые крылья Сильтана буквально стучали друг о друга, двигались как кузнечный молот – ритмично и беспрерывно. Хоть он был значительно крупнее Мелихор и вдобавок нёс на себе вес сразу пяти человек, ничего не помешало ему сдержать обещание и наверстать упущенные за ночлег часы. Нашей платой за то стало бахвальство, какое всем пришлось выслушивать от Сильтана на привале, разбитом подле Коннахта – торговой столицы Круга.

Там каждая улица сияла, точно диадема древних королей, и золотого цвета было такое изобилие, что Медб по праву мог отобрать у Фергуса их герб. Возвышаясь на ховах[40], Коннахт тем самым стоял на человеческих костях, кои захоронили здесь сами боги. По преданиям, то кости берсерков, первых людей, восставших против Дикого. Память об их отваге и смелости жила в высоких насыпях, усеянных четырьмя видами цветов как венцами четырёх божеств: вербеной, каллами, розами и лавандой. Но ни они, ни мертвецы в их корнях не мешали Коннахту процветать. Даже более того, поговаривали, будто город этот под защитой Медвежьего Стража и останков его названых детей. Потому торговцы с богатеями и слетались сюда как мухи на мёд – где может быть безопаснее, чем под приглядом берсерков?

В летний Эсбат все города без исключения наводнялись пёстрыми шатрами, а Коннахт и подавно. Именно отсюда по Кругу расходились все товары, какие только изготавливали на континенте, потому рынок занимал бóльшую его часть. Высокие острые башни царапали небо, а низкорослые дома из мрамора с круглыми крышами дымили, как и их жители, высиживая на порогах с курительными трубками и жевательным табаком. На каждом углу подавалось местное традиционное блюдо – пулярка[41], начинённая рыбой и луком, и всюду на людей смотрели мозаики и петроглифы, вырубленные в оградительных стенах.

Хоть мы и не ступали в сам город, а лишь пролетали над ним сверху, Кочевник весь обчихался от ядрёных специй, витающих в воздухе. Но позднее, во время следующего ночлега, мне снова приснился Селен, и его крайне заинтересовал тот запах кориандра, что после Коннахта затаился в моих волосах.

* * *

– Люди Медб используют это растение в пищу? Оно делает её вкуснее, да? Я вот вкуса совсем не чувствую, да и запахов тоже. Так интересно, как пахнешь ты… А как пахну я? Можешь описать? Какие запахи твои любимые? – Он сыпал глупыми вопросами без остановки, и его не останавливало даже то, что я не ответила ни на один из них, да и вообще всё время делала вид, будто меня здесь нет. – А какой у тебя любимый цвет? А животное? Тебе нравится закат или восход? Поговори со мной, Рубин. Я так скучаю по тебе, по твоим мыслям, по тому, что видят твои глазам и что слышат твои уши…

Ни один мой отдых не обходился без появления Селена, словно там, в своей хижине, Хагалаз открыла какую-то дверь в моём подсознании, которая должна была оставаться запертой. Благо во снах он всё так же не имел надо мной власти – разве что, когда я пыталась отдохнуть, докучал и мельтешил перед глазами подобно мошкам, вьющимся над корзиной со сладкими фруктами. Солярис, узнав об этом, предложил немедленно разрезать шерстяную нить, но я не согласилась: лучше уж пусть Селен преследует меня во снах, чем наяву. К тому же отец учил меня извлекать пользу из любых обстоятельств – даже совершенно проигрышных. Потому приходилось терпеть Селена и слушать его если не внимательно, то краем уха. Вдруг по глупости ляпнет что и сам подскажет мне, как его убить?

Так в одном из снов – кажется, шестом по счёту, явившемуся мне прямо в полёте, – я вдруг обнаружила у себя в кармане компас Ллеу, который носила там же и в реальной жизни. Иногда я открывала его, проверяя, не движемся ли мы случайно как раз в ту сторону, куда указывает стрелка, покрытая перламутровой чешуёй. Вдруг нам в кои-то веки повезёт и мы сразу отыщем заодно с Кристальным пиком Сенджу? Но, увы, стрелка всё так же указывала на восток, откуда мы как раз летели, даже дальше; туда, где, согласно картам, не было ничего, кроме морей. Когда я вынула компас во сне, стрелка тоже остановилась. И указала мне за спину.

– Что это? – спросил Селен, перестав петь ту свою дурацкую песнь про возлюбленную и ночлег, и попытался заглянуть мне через плечо. – Покажи мне.

Жутко не хотелось идти у Селенита на поводу, но раз он был неизбежным спутником моих снов, возможно, этим следовало воспользоваться. Снова вспомнив напутствие отца, я неохотно обернулась.

– Ты случайно не знаешь, где находится Старший Сенджу?

– Нет, – ответил тот слишком быстро и растерянно для того, чтобы лгать.

– А знаешь что-нибудь о компасах?