Рублев

Епифаний Премудрый не упускает случая написать и про «карьеру» «преподобного» Кирилла, в миру — Косьмы, дослужившегося у боярина Тимофея Васильевича Вельяминова до чина «дворецкого»! Все-таки был близок к сильным мира сего!

Об Андрее же Рублеве ничего похожего не написано ни Епифанием, ни кем-либо еще. Да и что напишешь о плебее без роду и племени, хотя он и прославлен как художник?

Плебей. Сирота, воспитанный в чужой семье, на чужом хлебе!

Вот он идет, пятнадцатилетний, по пыльной дороге из Радонежа к монастырю Святой Троицы.

На нем ради нынешнего дня чистая холщовая рубаха и новые лапти.

В руке — узелок с хлебом и кое-какой одежонкой.

Ему и радостно, и жутковато, и тоскливо.

Радостно потому, что прежняя жизнь была горькой, обидной, но теперь с ней покончено.

Жутковато потому, что он решился на смелый шаг, а не знает еще, какой будет новая жизнь.

Тоскливо: ведь он прощается навсегда с тяжелой, несправедливой, но все-таки прекрасной жизнью «в миру».

Он переходит медленную речонку Консеру. Поднимается к Маковцу. Входит в дубовую ограду обители.

Ворота захлопываются.

Он невольно оглядывается.

Вернуться?.. Но к чему? К нищете, обидам, попрекам?

Он встряхивает темными кудрями.

Нет!

Здесь его ждут правда, братство, человечность, которых он не видел и которых жаждет! Здесь он будет писать иконы, говорить людям о том, как им следует жить!

И он ступает на тропу, ведущую к островерхому деревянному храму, откуда слышится хор, славящий «спасителя».

Отроку кажется, что он у цели.

Он еще не знает себя.

Но именно с этого дня начинается жизнь художника Андрея Рублева.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Лет за семьдесят до того, как безвестный, робеющий мальчик в холщовой рубахе вошел в ворота Свято-Троицкого монастыря, надеясь найти здесь истину и счастье, в другом краю русской земли, на берегах Волги, заклокотал набат и раздались крики ярости и мщения: жители Твери во главе с тогдашним великим князем Александром Михайловичем «побили» ханского наместника Чолхана и его свиту — иными словами, предали всех их смерти.

Лучшей участи татарские насильники и не заслуживали. Они вели себя в русском городе с разнузданностью, удивительной даже для татар.

Но Александр Михайлович Тверской не был расчетливым политиком.

Он нашел момент подходящим для общерусского восстания, присоединился к стихийному возмущению горожан и даже бросил клич другим князьям «встать за святую Русь».

В 1327 году глас его оказался гласом вопиющего в пустыне. Каждому князю своя шкура была ближе к телу, а кое-кто и обрадовался, что наконец-то великий князь владимирский допустил непростительный промах и уж теперь наверняка попадет впросак.

Крепче всех потирал втихомолку руки богомольный и скромнейший московский князь Иван Калита. Долго-долго выжидал он своего часа! Но уж если чего-нибудь дожидался — времени не упускал.

«Тверской бунт» случился в конце лета. Осенью дорог не было. Зато, едва пал снежок и подморозило, возок московского князя начало швырять на ухабах и колдобинах долгого пути из Москвы в Сарай. Иван терпел. Сейчас он вынес бы не только толчки: он торопился в Орду, за ярлыком на великокняжеский владимирский стол!

Единственное, что беспокоило скупого, расчетливого князя — это растянутость поезда и отставшие возы с дарами.

Но Иван терпел и тут. К хану, к «русскому царю», с пустыми руками приезжать было немыслимо! Приходилось ждать, пока подтянутся все сани. Тяжелые. Многочисленные. С серебром. С мехами. С разными сукнами. С дорогими иноземными украшениями и сосудами из хрусталя и золота. Князь шевелил губами, беспокойно ерзал. Каждого соболька, каждую чарочку своими руками ощупал, пока укладывали, от сердца, можно сказать, оторвал. А хан вдруг возьмет да и не даст ярлыка? Как тогда-то быть!?

Но все обошлось благополучно. Разгневанный на Александра Михайловича, хан пообещал ярлык Ивану, если тот покарает тверичей. Не ведал хан, что делает, прельстясь подобострастием и униженными речами не бог весть как именитого московского князя!

Иван умел не только ждать, он умел еще и удерживать попадавшее в руки.

Умел он и сторицею возмещать себе ордынские «выходы» и «протори».

Чтобы сокрушить Александра Михайловича, хан повелел Ивану собрать московскую рать, а в подмогу дал ему пять своих темников.

Весной татарские полчища переправились через Волгу, соединились с Иваном и опустошили почти все русские земли, кроме московской.

Иван вернул «протори» с избытком и одним махом. Он получил и ярлык на владимирский стол. Но это было лишь началом. Пользуясь случаем, Калита принялся «изводить» в приобретенных землях сторонников Твери, «оттягивать» их владения.

Общая судьба не миновала и древнего Ростова, славнейшего города суздальской земли.

Так она коснулась другого мальчика — тринадцатилетнего сына ростовского боярина Кирилла. Мальчика в ту пору звали Варфоломеем. У него наступал переломный возраст, когда юность особенно впечатлительна, а внутренний мир ее неустойчив и ломается, подобно голосу.