По всей квартире были разбросаны предметы мебели в стиле ампир: столики зеленого мрамора на золоченых ножках, зеркала на подставках из красного дерева, наполеоновские кушетки (Рудольф всегда питал страсть к французскому императору, вышедшему из ничего; он любил повторять его фразу: «Хотеть — значит мочь»). Как и Наполеон, Нуреев любил продолжительные горячие ванны, и в двух ванных комнатах с золочеными фресками он попросил поставить старинные чугунную и медную ванны с замысловатыми кранами ушедшей эпохи.
В своем доме Нуреев не желал видеть ни следа современности. В Париже, как и в Нью‑Йорке, столовое серебро было старинным. Посуда — старинная. Даже люстры были со свечами. Вот так, при свечах, он устраивал свои шикарные вечеринки, и воск тихо капал на мраморный стол, что настраивало хозяина и его гостей на особый, романтический лад.
Миниатюрный парижский дворец Нуреева — это космополитическая мечта человека без родины, пришедшего ниоткуда татарина, который хотел доказать самому себе, что и он чего‑то достиг. Но… Нуреев был взбалмошным и хитрым артистом. И даже у себя дома он оставался таковым. Как можно было не заметить, что роскошный салон в парижской квартире странным образом напоминает дворец Зигфрида, принца из «Лебединого озера»? И как не подумать о том, что кровать с балдахином в Нью‑Йорке — это ложе Джульетты, на которое бросался в танце Ромео, предвкушавший объятия своей возлюбленной?
Глава 15. Парижская опера, акт первый
Вы не говорить, вы делать.
В сентябре 1983 года Рудольф Нуреев наконец‑то приступил к руководству балетной труппой. И не простой труппой, а старейшей танцевальной компанией в мире — балетом Парижской оперы, созданным в 1661 году под названием Королевская академия танца. И создал ее сам Людовик XIV, Король‑Солнце, великий танцовщик своего времени. Именно тогда во Франции был определен глоссарий танцевальных терминов, оставшихся навеки во всем мире на языке Мольера.
Для Нуреева Париж явился двойным возвращением к истокам танца. Именно в Париже зародился балет. Именно в Париже началась его большая карьера. Именно в Париже, на той же сцене Гранд‑опера, начался и новый период его жизни.
Нуреев и раньше получал предложения возглавить труппу. В 1968 году был вариант в Лос‑Анджелесе, и Нуреев уже почти согласился, но компания финансировалась из частного фонда, и вдруг все развалилось в связи с внезапной кончиной спонсора. В 1973 году о приглашении Нуреева подумывала Парижская опера, но Нуреев, во‑первых, не хотел прекращать своих выступлений, а во‑вторых, по слухам, собирался заменить в Опере половину личного состава танцовщиками‑англичанами, что, естественно, никому не понравилось.
Два года спустя, в 1975 году, Метрополитен‑опера планировала создать под руководством Нуреева дочернюю компанию
В конце шестидесятых серьезные авансы Нурееву делал «Ковент‑Гарден». Рудольф был очень польщен (и это правда), но все же хотел продолжить артистическую карьеру.
Нурееву было почти сорок пять, мужчины‑танцовщики как раз в этом возрасте выходят на пенсию{660}
. Рудольф понимал, что для него начинается новая жизнь (подчеркну — возраст), но ему было ясно, что и старая жизнь может продолжиться. Пока еще может — биологические часы крутятся быстро, а потому надо использовать свои возможности. В конце концов, у него перед глазами были убедительные примеры балетного долголетия. Его дорогая Марго танцевала Джульетту, когда ей было пятьдесят семь. Наталии Дудинской было сорок шесть, когда она пригласила его в «Лауренсию». Галина Уланова простилась со сценой в возрасте пятидесяти двух лет. Марта Грэхем и Мерс Каннингем выступали, когда им было за шестьдесят… Жан Бабиле, любимец Ролана Пети и Мориса Бежара, вновь вернулся к работе в пятьдесят шесть лет. А Лифарь, управляя балетной труппой Гранд‑опера (очень важный аргумент для Рудольфа!), в возрасте пятидесяти одного года еще танцевал Альбера в «Жизели»… Тогда почему же он, Нуреев, должен покинуть сцену?